Приступая к восстановлению Петровского, мы хорошо понимали, что взялись за задачу, которую в принципе невозможно решить со стопроцентным успехом. Восстановление Петровского – значительно более трудное дело, чем, скажем, восстановление Михайловского или Тригорского. В них – Пушкин, его личная жизнь, поэзия, его труды вдохновенные, свидетельства современников и многое другое. Музей Михайловского воссоздавался несколько раз на протяжении почти семидесяти лет; к созданию его в разное время приложили свои таланты крупнейшие ученые, художники, архитекторы…
Петровское же стало заповедным имением значительно позднее – юридически оно вошло в состав Государственного заповедника только после Великой Отечественной войны. Никто из ученых не изучал этот памятник, и почти ничего не сохранилось из его бытовой исторической обстановки. Почти все здесь – вне личной жизни Пушкина. Он бывал здесь редко. Но здесь его предки, его родословная.
Придумать новый музей в Петровском – не просто. Тут требуется не только знание истории памятника, тут нужны фантазия, знание старины во всех ее бытовых особенностях, знание судеб людей, живших в этом доме.
Нам, хранителям заповедника, повезло. В разных местах, временами совсем неожиданных, удалось собрать много старинных изображений дома и парка, приобрести завещание Вениамина Петровича – последнего Ганнибала, жившего здесь до 1839 года. В этом завещании перечислено имущество, находившееся в доме: столы, стулья, кресла, картины, посуда и прочее. Удалось найти и завещание Ибрагима Ганнибала.
Мы обследовали архивохранилища и фундаментальные библиотеки Ленинграда, Москвы, Прибалтики. Нашли в них интересные документы о жизни Абрама Петровича, его трудах и днях во Франции, Петербурге, Ревеле, Сибири; обнаружили ряд его личных вещей, реликвии. Мы заручились обещанием помощи со стороны Государственного литературного музея, Государственного Русского музея, Эрмитажа и других центральных музеев в предоставлении музею в Петровском портретов современников великого арапа, изображений мест, где он жил и трудился. Нам удалось приобрести через закупочную комиссию ряд прекрасных предметов бытовой обстановки эпохи. Знаменитый предок Пушкина был не просто замечательный боевой офицер своего времени. Он был образованнейший человек тогдашней России: ученый, строитель крепостей, «главнокомандующий по строительству Ладожского канала», «директор крепости Кронштадт», «обер-комендант Ревеля», начальник «российской артиллерии», педагог, верный близкий человек Петра Великого, по выражению поэта, – «царей, цариц любимый раб».
Библиотека, собранная Абрамом Петровичем, была замечательной по тому времени. Его кабинет был лабораторией ученого. Возведенному за ум и труды в самые высокие чины и ранги, ему было присвоено потомственное дворянское звание. Сам Петр сочинил для него родословный герб, вырезал на токарном станке фамильную печать. В парадном зале Петровского дома в специальном киоте много лет хранились «царские милости» – благословенная икона, высокие сапоги Петра I, его портрет, патенты на звание и ордена.
Удивительная жизнь Абрама Петровича была наполнена не только радостями и успехами, но бедами и обидами, опалой и ссылкой.
Обо всем этом и должен будет рассказать будущий музей в Петровском. Это будет его главной «изюминкой».
Этот музей поведает посетителям и о наследниках Ибрагима Ганнибала: его сыновьях и внуках, осевших повсеместно на Псковщине, из которых вышли и герой Наварина и Чесмы, и декабрист, и просто добрые люди, а в четвертом колене его кровь дала миру стремительный пушкинский нрав. В экспозиции будут показаны связи Александра Сергеевича с Ганнибалами, раскрыта «ганнибаловская тема» в его творчестве.
Дом в Петровском – большое сооружение, его объем почти в четыре раза больше, чем в Михайловском, – 2231 кубический метр. Длина по фасаду 27 метров, ширина – 15 метров. Внутри его одиннадцать комнат. Из них в нижнем этаже – семь, и в антресолях – четыре.
В 1952 году группа студентов Института имени Репина Академии художеств произвела тщательные раскопки фундамента старого Петровского дома. Раскопки помогли нам установить то, о чем молчат архивные документы. Мы узнали, что в доме были «печи в пестрых изразцах», большой подвал со сводчатыми перекрытиями, дубовые полы «плашками». Тогда-то и выяснились основные элементы планировки и размеры «покоев» дома и наличие в нем большой парадной залы, выходившей окнами в сторону парка.
Довольно высокий каменный цоколь, широкие балконы с двумя портиками, о четырех колоннах каждый, стены, обшитые досками, большие окна и непременный с флагштоком бельведер, венчающий здание, – таков общий вид дома Петра Абрамовича.
Сегодня к этому уголку земли прикованы взоры многих людей. В заповедной вотчине предков Пушкина завершается работа по восстановлению исторического дома Ганнибалов.
«Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие», – писал Пушкин.
Возрождение
Мне, одному из хранителей и пропагандистов наследия великого поэта, много думалось о том, как воспринимают люди реально существующий в Пушкиногорье мир Пушкина. В чем сказывается его влияние на человека, к чему его подталкивает, от чего удерживает, как выверяет его жизненный путь в царство добра и света?
Я получил тысячи писем-отзывов от паломников, встречался и беседовал с очень многими людьми. И вот что мне стало ясно. Приходя сюда, люди стараются раскрыть в себе то хорошее, что в них есть, свои чувства и мысли об Отчизне, давшей миру Великого поэта, свою доброту, ум, сердце. Они стараются, если говорить словами создателя Толкового словаря русского языка В. Даля, «глубоко вникнуть в суть того действия, куда пришли по велению сердца». А когда они покидают это священное заповедное место, то выходят с новыми мыслями, чувствами, с проникновением в понятие красоты, любви, дружбы, товарищества, «чувств добрых», милосердия…
Многие пушкинские места до наших дней в подлинном виде не сохранились, и вещественный мир Пушкина успешно восстанавливается вот уже много-много лет. Сам поэт ничего для себя не строил, во дворцах и торжественных хоромах, во все времена строившихся навечно, не жил и даже об этом не мечтал и жил проще простого, а временами даже как «человек с чемоданом». Но ведь пушкинские памятники – это не только личное жилье поэта и предметы, в нем содержащиеся, но это и дома, и усадьбы, сады, парки, рощи, хозяйственные окружения, «овины дымные и мельницы крилаты» его друзей, с которыми он сроднился, у которых он, как говорится, «дневал и ночевал». Но и это еще не все. Среди памятников, связанных с жизнью Пушкина, есть просто «места» – лужайки, дорожки, ручьи, камни, деревья, кусты, цветы, травы и прочее и прочее. После смерти поэта многое бесследно кануло в Лету или переменилось до неузнаваемости. От этого восстановителю еще труднее решать задачу возрождения памятника. Временами, приступая к реставрации, восстановитель как бы начинает ткать большое полотно былой жизни из тонкой паутины стежек…
Восстановитель мемориального дома – это прежде всего музейный хранитель. Весь процесс восстановления он должен видеть с первого такта. Он не строитель, не архитектор, но, однако, он должен хорошо чувствовать расстановку стен восстанавливаемого дома, разделение пространства, устройство комнат, уголков и закоулков в доме. И дело это прежде всего его, а не архитектора. Хранитель должен знать то, чего никто на свете не знает, он близкий друг «хозяев дома», он лекарь дома. Ведь дом всегда как нечто живое. Не успеешь воздвигнуть, как начинается его старение и разрушение. Все в нем трескается, расщепляется, лупится, вспучивается, начинает ржаветь, сыреть, ползти, тускнеть, плесневеть, рассыхаться, расшатываться, оседать, коробиться, прогибаться, сохнуть, терять цельность, лоск, живость, и самое любопытное заключается в том, что все это надо позволить. Потому что, когда время прикладывает руку к вашему новому, красивому, чистенькому зданию, оно снимает с него все, принесенное вашей наукой, и появляется то, что называется патиной. Я временами в отдельных случаях усиливаю даже эту патину. Когда я восстановил, помню, Тригорское – оно такое новенькое получилось, что просто оторопь брала. Поэтому я кое-где посадил пятна, кое-где осаживал немножко здания, кое-где дырявил крышу, кое-где сажал кусты так, чтобы они лезли в окошко. Сумма всего этого делала заповедное место более доходчивым для паломников. Они перестали замечать, что все это восстановлено.
У хранителя должна быть страсть хозяина-собственника. Он «скупой рыцарь» места, он – «домовой» и «колдун» дома. Иной раз мне думается, что нельзя любить старое место, его издавна обжитые камни и землю, и не верить в «приметы», о которых так много говорил Пушкин. Но, веря в приметы, нельзя не верить и снам, которым верил Пушкин и о которых писал. Бывает, иное, долго искомое, восстановительное решение хранитель находит не наяву, а во сне… Так, чтение старых писем бывает более реально, чем точные расчеты и объяснительные записки инженера-строителя. Каждая комната, ее уголок имеют свои приметы и заклинания и свое «эхо». Уберите их из восстановленных в 1962 году горниц Тригорского или ранее восстановленной светлицы няни, и в этих местах все потускнеет, погаснет. Когда мы возрождаем памятные пушкинские места, комнаты, парковые уголки, мы, хотим того или не хотим, всегда делаем их лучше, чем они были когда-то. Ведь все, что мы сейчас в заповеднике делаем, исходит от нашей любви к Пушкину. И мы приносим его светлой тени лучшие цветы и венки…