Усадьбе и парку Михайловского двести с лишним лет. А на земле этой люди живут тысячу лет, а то и больше. Многое эта земля видела; ее топтали и разоряли разные разбойники и воры, приходившие из-за рубежа: банды Витовта, Стефана Батория, Лжедимитрия… Потом долгое время она бывала впусте, за царской казной… Так было, пока при Петре I границы государства не ушли далеко на запад, а земли эти получили в награду от царей «птенцы гнезда Петрова» – Ягужинские, Меншиковы и многие другие, и в их числе Абрам Петрович Ганнибал, крестный сын и сподвижник Петра.
Благоустраивая свои огромные земли, Ганнибал задумал устроить здесь, на месте Михайловского, мызу – большой хутор для одного из своих сыновей, Иосифа, о чем и записал в завещании. И мыза была создана.
Что в ней точно было первоначально – никто теперь толком не знает, а только гадают да предполагают. Возможно, что именно Абрам Петрович построил здесь дом и возвел усадьбу с парком и садом, но только возможно… После смерти его, в 1781 году, здесь накрепко поселился Иосиф Абрамович и прожил до 1806 года, года своей смерти. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что при нем имение благоустраивалось и богатело… А потом все перешло к его вдове, бабке А. С. Пушкина. Только при ней уже ничего не строилось, разве что ремонтировалось.
Прошло много лет, и вот в 1935 году в Опочке, в одном из шкафов тамошнего райсовета, сотрудниками Пушкинского заповедника были случайно обнаружены землемерные планы всех ганнибаловских имений, сделанные в 1780–1786 годах, да и не только ганнибаловских, но и других окрестных помещиков. Вместе с планами были найдены краткие описания внешних границ имений и их экономического состояния, в том числе Михайловского.
Планы эти, тщательно выполненные псковской межевой конторой, дают точное представление только о внешних границах имений. А то, что было внутри их, землемеры показали лишь условными знаками, ибо это не входило в обязанности межевателей границ.
Некоторые исследователи не брали этого соображения в учет и пришли к неверным выводам. Так, на межевом плане Михайловского и в описании его показаны двор, дома, сад, пруды, хозяйственные сооружения. Но показаны не так, как это видно, скажем, на литографическом изображении усадьбы И. Иванова и в описании Михайловского, сделанном псковским чиновником ревизором Васюковым на другой год после смерти Пушкина. На плане все расположено иначе, а многое и вовсе не показано. Так, нет на нем «Ганнибалова пруда», «Острова уединения», круглого гульбища в центре господского двора и многого другого.
И Пушкин в своих творениях, и его родители в своих письмах, и первые паломники в Михайловское после смерти поэта отмечают особую, неповторимую красоту здешнего ландшафта. Позднейшие исследователи особенно подчеркивают это. «И хотя здесь никогда не было знаменитых архитекторов и планировщиков, – рассказывает в своих воспоминаниях известный петербургский архитектор В. А. Щуко, один из дореволюционных реставраторов усадьбы поэта, – все здесь находится в каком-то едином горизонте. Кажется, что будто сама природа, этот великий архитектор, вложила в Михайловское какое-то архитектурно-планировочное начало». Нам кажется, что все, что делали его первые хозяева – отец и сын Ганнибалы, было задумано ими как единый комплекс – лес, рощи, парк, сад, дороги, усадьбы, господский дом с флигелями, цветники…
Сегодня многое восстановлено. Но несомненно было еще и такое, что полагалось иметь в те времена во всяком порядочном помещичьем имении: «хижины уединения», беседки, боскеты, гроты, пруды разные, большие и малые, рыбные – «карпиевы» и «карасевые», «пруд с ермитажем», т. е. островок с уединенным домиком, мельница, вольер, кузница, «анбары», оранжерея, капелла (часовня), баня, людские избы, сараи, конюшни и прочее и прочее. А ведь почти все это было и в Михайловском, о чем вспоминали старые люди прошлых времен. Так, об оранжерее рассказывают в своих письмах родители поэта, о часовне вспоминает сам А. С. Пушкин и первые паломники в Михайловское. Людская банька, избы, сараи, «анбары» значатся в описи сооружений по состоянию Михайловского на 1838 год, о гроте свидетельствует один из родственников приятельницы поэта Е. Н. Вревской-Вульф – Карпов. Сохранились вещественные следы многих некогда бывших здесь зданий, в их числе остатки каменных фундаментов и детали строений. Все это нами обмерено, сфотографировано: составлены научные справки о каждом сооружении, на предмет возможного восстановления их в ближайшие годы…
В заповедных Пушкинских музеях-усадьбах Михайловского и Тригорского будут продолжены реставрация и восстановление некогда бывших сооружений. В центре Михайловского будет, наконец, убрано чуждое всему пушкинскому неуклюжее, антихудожественное, деревянное, сильно обветшавшее, построенное в 1911 году для колонии престарелых литераторов здание, в котором сегодня ютятся кабинеты хранителей и научных работников заповедника. На его месте воскреснет второй амбар, каретный сарай, конюшня… А вслед за этим возродятся оранжерейка, вольер и все другое, некогда бывшее в этой пушкинской «деревеньке на Парнасе».
Неудавшаяся затея Екатерины II в селе Велье
Совершая путешествие по России в 1780 году, императрица Екатерина II проезжала мимо Велья, старинного села Воронической волости. Ширь, простор, зеленые рощи, великолепные озера, величественно вздымающееся над ними древнее живописное городище – поразили ее воображение. Все «подлое» – мужики, бабы, ребятишки, скот – заранее было угнано подальше от глаз высочайшей путешественницы, дабы ничто не нарушало «гармонию природы». Лишь колокольный звон велейских церквей да попы, раболепно стоявшие с крестами, хоругвями и «святой водой» вдоль дороги, свидетельствовали о том, что это было не пустынное место.
– Чье имение? – спросила царица, обращаясь к своей пышной свите.
– Вашего величества дворцовая вотчина, – ответил псковский наместник.
В свите императрицы находился ее новый фаворит – двадцатилетний генерал-адъютант А. Д. Ланской.
– А почему бы нам не построить здесь новый загородный дворец? – обратилась Екатерина к Ланскому.
Фаворит потупил очи в знак согласия.
Царица уже давно подумывала об уединенном красивом месте, где можно было бы вдали от столицы пожить жизнью обыкновенной помещицы «на лоне сладостной натуры». Велье ей сразу понравилось.
«Прежде отбытия из Велья, – записал в этот день в своем месяцеслове псковский наместник Иван Алферьевич Пиль, сопровождавший царский поезд, – ее величество соизволили свершить, в сопровождении своей свиты и господ псковских дворян первых классов, пешее хождение к местному озеру Чадо, где на большом лугу, для высочайшего отдохновения, приказано было поставить ставок, из коего смотреть изволили кошение на том лугу травы крестьянами, во многочисленном народе до ста, а может, и более душ мужиков и их жен, и девок. И как ими окончено было кошение, то все сии подданные стали водить караводы и песни увеселительные петь, на которые ее величество смотреть благосклонно изволили и хвалили тако: «Господа, с умилением взирали мы на забавы сих чистых сердцем детей Природы и Отечества нашего. Мню я, что народ сей столь прекрасно поет и пляшет потому, что в благоденствии пребывает и о зле не думает». По окончании отдохновения ее величество приказали царскому поезду следовать, спустя некоторое время, к городу Опочке, про который они прежде были наслышаны еще в Пскове, а я со своими людьми с великим поспешением поскакал немедля».
Так возникла идея постройки еще одного царского увеселительного дворца, на этот раз в Псковском наместничестве.
Вскорости село Велье «со всеми принадлежащими до него деревнями, землями и угодьями» было пожаловано Екатериной Ланскому, а знаменитому архитектору Кваренги была заказана разработка проекта «громадного дворца в Велейской вотчине». Чертежи Кваренги сохранились. По проекту, это очень большое двухэтажное каменное здание, длиною в сто тринадцать метров, с парадным двором и обширным парадным подъездом, к которому подводит широкая улица из двенадцати двухэтажных «кавалерских и фрейлинских» домов. В композиции, созданной великим архитектором, отразился прием планировки королевского дворца в Версале.