— Она вибрацию ощущает, — пояснила Александра. — И за руками следит. Впрочем, Бетховен тоже сочинял музыку, потеряв слух. Может, Маруся у вас — кошачий Бетховен.

Она улыбнулась, на щеках образовались ямочки, Пашка глянул на нее и тоже заулыбался.

— Ага, Моцарт у нас уже есть. Нам только вот этого вот… как его… не хватало, — расстроилась Надежда Петровна.

— Саш, так что, ничего сделать нельзя? — пришел в себя Павел.

— Не знаю… Я уверена, что та женщина заплатила за кошку большие деньги, купила ее для разведения, рассчитывала заработать…

— Так отдавать, что ли? — едва не плакала Надежа Петровна, прижимая к себе кошку и отчаянно жалея глухую брошенную сиротинку, на которой злые люди собираются зарабатывать деньги. — Следила бы за своим добром, ворона! Может, ее вообще бы собаки порвали или машина переехала… А теперь отдать?!

— Давайте я подумаю. И вечером позвоню, — пообещала Александра, и Павел отправился провожать ее домой.

…Рассказчица взяла паузу и глотнула морса, как делают докладчики. Моцарт, забыв о еде, весь превратился в одно большое заинтересованное ухо. Коты нежились на полу в обнимку, дремали под журчание рассказа, как под звук водопада.

— Дальше-то что? — не выдержал Моцарт.

А дальше стало еще интереснее. Перед назначенной на понедельник встречей Павел опять привез Сашу. Надежда Петровна встретила гостью, как самого дорого родственника: теперь ей вдвойне не хотелось отдавать «бедную несчастную кису» какой-то наверняка злой и жадной тетке. И Саша принялась за дело. Она местами выбрила кошке шерсть, в нескольких местах намазала какой-то мазью, отчего оголенные участки кожи покраснели. Набрызгала на шерсть какой-то воды и высушила феном, шерсть на глазах слиплась и приобрела неопрятный вид. Маруся немедленно принялась чесаться, и вид стал у нее совершенно несчастный и больной. Саша сказала не волноваться: мазь безвредная, на шерсти — сахарный сироп. Зато кошка теперь похожа на лишайную, и если у той дамы свой питомник, то она не рискнет забирать кошку в таком состоянии. При первой возможности Марусю надо будет хорошенько вымыть, и все пройдет. Шерсть на оголенных местах отрастет, правда, выставки Марусе в ближайшее время не светят с таким макияжем. Да и вообще, если у нас все выгорит, то као-мани придется перейти на нелегальное положение. Это «у нас» так умилило Надежду Петровну, что она едва не расцеловала врачиху, подумав, что вовсе она и не незаметная, а ужасно обаятельная, симпатичная, добрая и сопереживательная.

Поколебавшись, Александра вручила Павлу «тяжелую артиллерию» — справку о стерилизации кошки, потому что стерилизованная кошка не имеет смысла для питомника. Сказала, что сделала ее на работе, и справку можно показать, как последний аргумент, но обязательно забрать обратно. Павел поклялся, что ни в коем случае не подведет и только из его рук! Оставаться и ждать визита хозяйки Саша отказалась, сказав, что ей нельзя волноваться, а сцена может быть бурной, но чтобы ей потом сразу позвонили, потому что она все равно будет волноваться. Павел повез ее домой, а Надежда Петровна с Марусей остались ждать. Маруся выглядела все хуже, и если бы Надежда Петровна не знала про сироп, она бы решила, что кошке осталось жить считанные дни.

Хозяйка про сироп не знала. Поэтому, едва увидев свою потеряшку, она сперва потеряла заодно и дар речи, а потом разразилась разными словами, которых Надежда Петровна, вращаясь по преимуществу в интеллигентных кругах, не слышала уже давненько. Но она держалась молодцом, изображала из себя туповатую пенсионерку, да смерти напуганную угрозами и объявленной стоимостью найденного во дворе имущества, ныне сплошь покрытого лишаями. Прибывший на подмогу Павел с минуту послушал перепалку и сделал ход конем: сгреб отчаянно чешущуюся кошку в охапку и попытался сунуть в руки хозяйке, присовокупив — забирайте вашу дрянь шелудивую, она мне самому до смерти надоела, да и жить ей осталось всего ничего, пусть лучше у вас сдохнет, мы и так на стерилизацию потратились, так еще и хоронить ее, заразу. Услышав про стерилизацию, дама поперхнулась, кошку в руки взять отказалась, пригрозила милицией-судом-прокуратурой-карами небесными и покинула поле боя.

— …Ну вот! — закончила Надежда Петровна и снова отпила морса, у нее пересохло в горле от такого небывало длинного выступления. — Теперь давай за меня пить.

— Давай! — согласился Моцарт и начал было открывать шампанское. — Ты была права, нельзя Марусю отдавать, Тишка без нее чуть не помер.

— Погоди, — остановила его Надежда Петровна. — Я же не за них пить-то хочу, а за себя.

— Надюша, ты просто гений… — заново начал Моцарт, но она махнула рукой, останавливая.

— Расскажу сперва, потом откроешь, а то выдохнется.

После ухода разгневанной хозяйки Надежа Петровна хотела было пойти в ванну мыть Марусю, но у нее неожиданно так закружилась голова, что пришлось выпить таблетку и лечь. Перепугавшийся Пашка (мать на его памяти никогда не болела), укрыл ее одеялом и пошел мыть кошку сам. Через десять минут криков, Пашкиной ругани и кошачьего ора они оба вернулись в комнату, насквозь мокрые, злые и обессилевшие. Надежде Петровне стало лучше, но она хотела еще немного продлить этот редкий момент собственной беспомощности и Пашкиного беспокойства, а также по возможности использовать его в корыстных целях. Сын был необщителен и к разговорам на личные темы не склонен, но у Надежды Петровны в голове зародились некие версии, которые требовали немедленного подтверждения или опровержения.

— Па-аш… — слабым голосом позвала она. — Посиди со мной. Где ты ее взял, это Сашу?

— Я ей машину чинил на сервисе, вот и… — исчерпывающе пояснил сын.