Книги

Псы господни

22
18
20
22
24
26
28
30

– Верно. – Я решил не скрывать свое настоящее имя, здесь его могли знать. – Князь Александр Владимирович Воронцов, адмирал русской службы.

– Мое имя Александр Орлов… – сказал монах. – Это мое настоящее имя, хотя мало кто в это поверит.

– Вы в родстве с родом Орловых. С графом Александром Павловичем Орловым?

Граф Александр Павлович Орлов был предводителем московского дворянства, председателем Московского дворянского собрания.

– Если только в очень дальнем, сударь. Мой прапрадед, Александр Орлов – его звали так же, как и меня, – эмигрировал из России в Италию и присоединился к русской общине в Италии. Он был известным скульптором, его работы даже стоят во дворце папы римского. Мы жили в Риме и в Венеции, перебираясь в Рим на зиму. Вращались в высшем обществе… одну из моих прабабушек звали княгиня Елена Строцци. Муссолини выслал моего деда и всю нашу семью в колонии. Возможно, вы знаете, что тогда творилось… но так получилось, что мой дед нашел новый дом. Он осел в Могадишо, приобрел там дом и начал дело. В пятидесятые-шестидесятые годы он был одним из крупнейших стивидоров в порту Могадишо. Мой отец продолжил его дело, хоть и не так успешно, но в политическом плане он поднялся высоко, насколько высоко, что несколько лет он был претором[28] Могадишо. Я же поступил в морскую академию в Таранто… Строцци жили там, я часто гостил у них, видел корабли.

– Я понимаю.

– Далее я какое-то время служил. В итальянском флоте. И таким образом я снова оказался в Могадишо.

Я кое-что заподозрил.

– Случайно вы служили не в подразделении, которое основал и возглавлял князь Джунио Валерио Боргезе?

– В нем самом.

– Значит, мы в каком-то роде коллеги.

Монах кивнул.

– Я слышал про вас. Еще тогда. Но это не имеет никакого значения. Сейчас.

– Но как вы, сударь, оказались в монастыре, здесь?

Монах помолчал.

– Это было давно, сударь… Далеко…

Лето 2004 года

Итальянское Сомали

Дорога на Доло Одо

Ослепительно-желтое, застывшее в зените солнце било наотмашь, заливая иссушенную, много недель не знавшую дождя землю палящим, нестерпимым зноем. Разрушенные оросительные каналы больше не могли принести влагу на эту исстрадавшуюся землю, и она покрылась трещинами, как лицо много и тяжело жившего человека – морщинами. Температура в тени была сорок с лишним, а на солнце – едва ли не все шестьдесят, тень в этих забытых богом краях была роскошью, равно как и вода, которую продавали на вес торговцы у дороги из грязных двухсотлитровых бочек. Свежий воздух с океана сюда уже не дотягивался, жар был сухой, даже иссушающий, и здесь невозможно было не то что жить – существовать.