Трупы мужчин в спешке оставили лежать на полу личного Славкиного гаража. Едва ли они повторили посмертную судьбу своей спутницы, но убедиться в том стоило немедленно…
До гаража прогулялись втроём — открыв в квартире все форточки и включив кухонную вытяжку на полную мощность. Местный воздух, до сих пор раздражавший Лесника — постоянно чудился лёгкий запах сланцевой пыли — теперь казался напоённым ароматами альпийских лугов.
Мертвецы обнаружились на том же месте. И в том же состоянии. Слава облегчённо вздохнул — уборка в противогазе не потребуется. Спросил:
— А кем она была? Вы таких встречали?
— Не приходилось, — покачал головой Лесник. — Можно окрестить вновь открытый вид. Но что-то не хочется увековечивать своё имя. Предлагаю назвать попросту — русалкой.
— Русалки — миф, — веско сказал Костоправ. — Все классики в один голос говорят: нет русалок и никогда не было. И кентавров не было. И гарпий.
— Знаю я твоих классиков… — протянул Лесник с нескрываемым скепсисом. — Один ошибётся, а другие повторяют, как попугаи. Вспомни историю с Аристотелем и восьминогими мухами.
Леснику вдруг подумалось: отчего теоретики Инквизиции столь упорно отрицают существование русалок, водяниц, мавок, лобаст, берегинь, лоскотух? А заодно ундин, сирен, хе-бо, мемозин, су-кызлары, ахти, хы-гуаше, мерроу… и прочих, и прочих — как только не именовали обитающих в воде женщин разные народы мира. Оттого лишь, что инквизиторы ни разу с ними не сталкивались? Не причина, чтобы напрочь отметать саму возможность существования…
Но будущим полевым агентам в Академии вдалбливали чётко и однозначно: нет русалок. Нет и не было. Миф. Фольклор. Хотя сплошь и рядом Конторе приходилось иметь дело с существами, почитаемыми за миф официальной наукой и большинством граждан. Пусть не всегда и не во всём они соответствовали своим фольклорным двойникам — но реальная первооснова легенд и мифов всегда прослеживалась чётко. И на памяти Лесника дважды приходилось сталкиваться с тварями, ранее неизвестными, не описанными, не классифицированными…
Так почему же?
Дела минувших дней — I
Академия. Подмосковье, осень 1927 года
Псковская область, деревня Лытино, лето 1892 года
1927 год…
До чего же они не походили на семинаристов, коим Алексею Николаевичу приходилось читать лекции четверть века назад. Те, давние его ученики, были шумные и непоседливые, порой озорные… Любили сбить с толку неожиданным, провокационным вопросом — уводящим далеко в сторону от предмета лекции.
Эти же…
Молчаливые — никакого постороннего шума в аудитории. Плечистые, коротко стриженные, очень серьёзные, на футболках — кимовские значки. И — ничему не удивляются. Вообще. Ни странным вещам, звучащим с кафедры, ни тому, что излагает их человек в сутане священника — да ещё и обращается к слушателям: «милостивые государи»… Сами же всегда называют отца Алексия «товарищем Соболёвым». Без какой-либо, впрочем, издёвки. Приказано изучить всё, что знает недобитый контрик, — изучают, слушают внимательнейшим образом, старательно записывают в тетради, вежливо задают вопросы — исключительно по существу.
Но Алексей Николаевич был уверен: прозвучит приказ увести его в подвал, поставить к стенке и расстрелять — уведут, поставят, расстреляют… Так же спокойно и уверенно, без лишних эмоций.
Наверное, для Инквизиции, — идеальные солдаты. И всё же порой отец Алексий сомневался — такими ли должны быть служители того, что он считал богоугодным делом…
Он поднялся на кафедру, привычно поприветствовал «милостивых государей», привычно обвёл аудиторию взглядом… И зацепился за лицо, которое никак не ожидал здесь увидеть. Богдан Буланский… Сидит в первом ряду, словно и впрямь приготовился внимательно слушать. Разве что перо и конспект не приготовил.