Глава 24

− Мне так жаль, что это с тобой происходит. Правда. Мне очень жаль, детка. Ты еще такая молодая, и совсем не заслуживаешь всех этих напастей. Ох, если бы я только мог предотвратить все это сам, я бы все сделал. Папа не злой, он… он просто не может иначе. Никто не может. Все так сложно. Мы все устали. Мы не хотим этого, совсем не хотим. А помочь нам можешь только ты. Впервые за столько лет нам представилась возможность покончить… − среди быстрого потока слов, голосом сокрушенного старика, она услышала тихие всхлипывания и капли теплых слез на своей коже.

Юля пришла в сознание в той же комнате с мягкими стенами, в которой очнулась в самом начале всей этой горе-истории. Начала различать звуки лишь на середине этой скорбной речи с ощущением, будто бы оплакивают конкретно ее. Она бы и подумала, что все-таки умерла, а слышит себя уже будучи духом над собственным телом, если бы не боль в районе щеки и виска, неприятное головокружение, которое доставляло еще больше неудобств в виду закрытых глаз. Такие «вертолеты», будто бы накануне здорово перестаралась с употреблением крепких напитков.

Поначалу она не понимала кто это говорит и зачем, но вскоре узнала голос и дрожащие морщинистые руки, то крепко сжимающие, то ласково поглаживающие ее ладони. Смысл слов был ей мало понятен. Она хотела узнать больше, о чем тот говорил. А говорил старик таким голосом, что даже превозмогая свою головную боль от недавних столь жестоких тяжелых ударов по лицу, ей хотелось подняться, обнять и пожалеть несчастного.

В то же время он говорил такие вещи, которых раньше даже вскользь не произносил. Он открывался больше, чем за все их предыдущие беседы в столовой или в общей зале. «Папа? Он говорит о своем отце? О чем дедушка только-что проговорился?». Ей хотелось знать больше, понимать больше, раз уж она уже так далеко зашла, потому приходилось лежать неподвижно и молча, вслушиваясь в едва различимое грустное бормотание в полуметре от себя, чтобы как-нибудь не спугнуть его открытость и порыв чувств.

Услышанное волновало девушку, заставляя грудь вздыматься все чаще, тем самым выдавая себя, что она в сознании и слышит слова державшего ее руку старика.

− Ты слышишь меня, я знаю, Юля, − неожиданно сказал он.

Девушка нахмурилась, сдвинула брови к центру лба и медленно открыла глаза. Далее не было смысла скрывать того, что она в сознании. Щурясь от яркого света, она попыталась посмотреть на него, но тот отвел взгляд и смотрел куда-то в сторону, будто бы сожалея теперь не только о положении дел, но и о том, что все это говорил.

− Я не все слышала, − она приподнялась на локте. — Какие-то обрывки и… Черт, у меня ужасно саднит все лицо.

Старик не зря отвернулся. Ему было очень тяжело смотреть на столь юное и невинное лицо со ссадинами и кровоподтеками. Он ощущал собственную вину за случившееся, ведь если бы он начал действовать раньше, вместо того, чтобы отсиживаться, если бы старался выполнить задуманное еще задолго до ее первого появления на пороге лечебницы, то все уже давно могло закончиться. Никому не пришлось бы сейчас прибегать к какому-либо насилию над ни в чем неповинной девушкой.

Старик все последние годы думал, что полностью готов, но, когда пришло время, он ощутил сомнения. Переживал он не о себе. Что его жизнь значит? Чего она стоит? С нею давно можно было покончить, но кто позволит? Воли выбирать никому из постояльцев не даровалось ни сейчас, ни когда-либо ранее. В этом и заключается весь смысл. Он всегда был чем-то между, какой-то посредственностью. Не имеет свободы, но и плененным не является. Безвольный наблюдатель, прожигатель жизни, единственным ресурсом которого было и будет время. Время, которое нельзя использовать так, как пожелается. Оно также потеряло свою значимость, потому все всегда в своем итоге сводится к безучастному ожиданию.

На его лице был четко выражен страх. Старик чего-то боялся. Юле его причина не была ясна, но сам же он все понимал. Он боялся утратить все то, к чему так привык, хотя и сердце его уже давно полнилось ненавистью ко всему окружавшему его: к существу, пленившему здесь всех, к одинаковым людям, чья жизнь не интересна ни им самим, ни кому-либо извне, к распорядку дня и ко всей витавшей в воздухе атмосфере сумасшествия. Все эти составляющие, осознанно или нет, год за годом стремились прививать любовь к себе. Навязанный страх, навязанная любовь и навязанная привычка. Три ингредиента, собранные в едином флаконе способны вызвать сильнейшую искреннюю ненависть, которую никак нельзя использовать своими руками. Это терзает и рвет душу на части, но никогда не доводит дело до своего разумного и порой столь горячо желаемого финала, некогда ставшим самой что ни на есть мечтой — полного забвения и смерти.

Он наклонился вперед, уперев локти в колени, и рыдал, закрывая ладонями лицо.

Юля хотела хоть что-то сделать, чтобы поддержать мужчину, но ничего не понимала. Она собиралась задать вопрос, касательно того, что так сильно его тревожит, позабыв о своем весьма плачевном состоянии, но заметила свисающий с его шеи на грубой медной цепочке слегка поржавевший плоский ключ, по всей видимости, отпирающий какой-то навесной замок средних размеров. Внезапно в ее сознании сложились воедино все детали паззла: внезапные исчезновения старика после каждой их встречи, его свободное перемещение по территории лечебницы, особые условия в виде личной комнаты с некоторыми привилегиями и бонусами, которыми вряд ли чествовали всех остальных жильцов, его прежний здравый рассудок, поведение, а также все только-что услышанное. Она все поняла.

Еще какое-то время Юля не знала, что ей делать с этой информацией. Ее невозможно было переосмыслить. Она просто есть, вот такая. В нее никто и никогда не поверит, если не проживет всего того, что случилось с ней здесь, если не ощутит на себе всего того, что ощутила она за время, проведенное здесь. И как бы сильно ей ни хотелось, чтобы ей верили, таким способом познавать правду не пожелаешь и злейшему врагу.

− Он… он ваш отец? Высоков, ну, в смысле, Дмитрий Высоков? Вы ведь тоже… − она коснулась рукой его плеча, что все еще вздымалось в остатках плача.

− Да, − односложно ответил старик.

− Но почему вы не рассказали мне этого раньше?..