– Хм… – Мать слегка выпятила губы, как всегда делала, когда смотрелась в зеркало. Поправила шляпку. – Будем на это надеяться.
«Я ненавижу тебя, мама». В какой-то краткий и ужасный момент Тори представила, как она вонзает шпильку в тело матери, сильно, чтобы та громко вскрикнула от боли. «Я ужасно тебя ненавижу, – подумала она. – И никогда не вернусь домой».
Глава 3
У Вивы осталось последнее дело. При мысли об этом у нее слегка кружилась голова от нервного напряжения. В семь часов она встречалась в Оксфордско-Кембриджском клубе на Пэлл-Мэлл с Уильямом, душеприказчиком ее родителей.
Именно Уильям два месяца назад дал ход цепи событий, которые теперь вели ее в Индию. Он передал ей письмо – написанное дрожащей рукой на дешевой писчей бумаге, – где шла речь о сундуке ее родителей, оставшемся в Индии. Автор письма, некая мисс Мейбл Уогхорн из Шимлы, сообщала, что сундук с одеждой и личными вещами хранится в сарае возле ее дома. Дожди в том году были сильными, и она опасается, что сундук развалится, если она оставит его там еще на какое-то время. Еще она написала, что ключи от сундука находятся у мистера Уильяма Филпотта из судебного инна[3] Иннер-Тэмпл в Лондоне – Вива может забрать их, если еще не сделала этого.
Уильям присоединил к ее письму и свое собственное. При виде этого убористого почерка она ощутила болезненный укол.
«Прости меня за суровую откровенность, – писал он, – но я не думаю, что тебе нужно что-либо предпринимать. Я пошлю старой даме немного денег, чтобы она избавилась от сундука. Ключи у меня, если они тебе нужны».
Виве было неприятно соглашаться с ним, но поначалу она невольно признала, что он прав. Возвращаться в Индию для нее – все равно что бросить бомбу в центр своей жизни.
Да и что она там найдет? Детскую мечту о зарытом сокровище, взлелеянную читателями Хаггарда? Сентиментальное возвращение в потерянную семью?
Нет, все это смешно и принесет одну лишь боль. Думая об этом, она мысленно представляла себе это как шаг назад, в темноту.
Ведь наконец-то, через шесть месяцев, после двух невыносимых работ в Лондоне – машинисткой у вечно пьяного ЧП (члена парламента) и на фирме, изготавливавшей железные замки, – ей необычайно повезло. Она устроилась помощницей у Нэнси Драйвер, доброй, эксцентричной дамы, которая со впечатляющей скоростью штамповала романтические повести и не скупилась на советы. На новой работе Вива получала тридцать шиллингов в неделю, их хватало для того, чтобы переехать из женского общежития ИВКА[4] в собственную комнатку на площади Неверн. Но самое главное, что Вива начала писать сама и впервые почувствовала необыкновенное облегчение и удовольствие почти на клеточном уровне. Она обнаружила, что теперь знает, чем ей хочется заниматься в жизни.
Она с ужасом думала о встрече с Уильямом – их отношения стали запутанными и грязноватыми. И написала ему письмо с просьбой переслать ключи по почте, но он отказался.
Так почему же при таких замечательных перспективах, открывшихся ей, как только она поняла, что увидит родительские вещи, в ней вновь мгновенно ожила прежняя страсть к перемене мест?
Она с трудом вспоминала свою жизнь с родителями. Время размыло и смягчило давние болезненные образы, время и относительная безликость пансиона, а потом и Лондон, где поначалу она никого не знала. Вообще-то, помимо очевидных плюсов большого города – театров, художественных галерей, прогулок по набережной реки – ее устраивало, что здесь почти никто не задавал ей личных вопросов. Только двое: делопроизводитель в ИВКА, заполнявший оставленный ею пробел в строке «Местожительство семьи», и еще Фран, приветливая толстуха, тоже машинистка, спавшая в общежитии на соседней койке. Вива ответила им обоим, что те погибли в Индии в автомобильной аварии много лет назад. Так ей казалось проще. А про Джози вообще не упоминала.
Он уже ждал ее у величественного греко-римского фасада Оксфордско-Кембриджского клуба, когда она без четверти семь взбежала по ступенькам. Как всегда, он тщательно выбрал место, где встать, – меж двух импозантных коринфских колонн. Его тонкие волосы озарял золотой свет ламп, падающий на роскошный интерьер.
Разборчивый в одежде, он, как всегда, был одет в элегантный костюм в тонкую светлую полоску. Этот же костюм висел, сложенный, на подлокотнике кресла в квартире Уильяма в Вестминстере. Виве запомнилось, как в тот раз Уильям аккуратно положил на кресло свои кальсоны, подтяжки для носков, крахмальный воротничок, шелковый галстук.
– Ты хорошо выглядишь, Вива. – У него был пронзительный, отрывистый голос, с большим эффектом использовавшийся в Иннер-Тэмпл, где он теперь работал барристером. – Молодец!
– Спасибо, Уильям. – Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. В честь такого случая она нарядилась в платье кораллового цвета из нежнейшего шелка – отвергнутое мисс Драйвер. Пурпурная роза на лифе скрывала след от горячего утюга.
Вива рано встала и помыла голову под холодным краном, так как газовая колонка опять еле мерцала. Потом потратила целую вечность и кучу монет (примерно шиллинг), чтобы высушить свои пышные и блестящие волосы, а потом укротила их буйство и завязала на затылке бархатным бантом.
– Я зарезервировал для нас столик. – Он взял ее под руку и повел в ресторан, где пахло жареным мясом.