У меня есть только некоторые исходные данные, как, например, следы насилия или первые сведения от следователей. И моя работа заключается в том, чтобы с помощью технологий визуализации и методов рассечения собрать ранее невидимую информацию, скрытую в трупе. Я называю это уликами тела. Затем я сопоставляю полученную информацию с исходными данными и методом дедукции составляю наиболее вероятный и логически связный сценарий. Делать выводы о причинах смерти в плане криминалистики обычно не составляет особого труда – гораздо сложнее устанавливать обстоятельства смерти. Вот это и есть настоящий вызов.

Как правило, вскрытие проводится по утрам. Я предпочитаю проводить аутопсию в первые утренние часы, когда голова еще не забита необходимостью решать многочисленные административные вопросы, а рука пока не растратила свою энергию на написание всевозможных отчетов. Я получаю свою дозу кофеина, выпивая первую чашку кофе у себя в кабинете, и неспешно перехожу в специальное помещение для переодевания. Снимаю обычную одежду, за исключением нижнего белья, и надеваю хирургический костюм, колпак и сабо. Затем дополняю свое одеяние индивидуальными средствами защиты – хирургической маской, специальными очками, стерильным медицинским халатом и, наконец, латексными, также стерильными перчатками. Так я защищаюсь от любого риска заразиться от трупа какими-либо инфекциями. Разумеется, за здоровье тела беспокоиться уже не приходится – тут речь о том, чтобы не исказить результаты последующих анализов[10].

Я захожу в зал для вскрытий, бросаю взгляд на часы. Восемь утра. Все спокойно. Тишину нарушает только едва заметное жужжание кондиционера, поддерживающего в прозекторской температуру в 16 °C. Окна с матовыми стеклами пропускают слабый свет, но мне на помощь сейчас придут мощные специальные лампы – большие споты, вращающиеся во всех направлениях. Такие же лампы используются во время проведения хирургических операций. Вдоль стен на передвижных стеллажах, словно на параде, выстроились банки, коробки и различные инструменты.

Перед моим приходом санитар забрал моего пациента из холодильной камеры морга.

Мы могли бы встречаться, общаться в привычном нам эмоциональном мире живых людей. Но он умер, и теперь я должен заняться им, чтобы потом передать его тело родственникам и суметь ответить на все их вопросы.

Он лежит на тележке с колесиками, его тело помещено в белый пластиковый чехол с застежкой-молнией, опечатанной офицерами уголовного розыска. На бирке я читаю его имя, фамилию и возраст, в случае, если эта информация известна. Если данных нет, то это просто неопознанное тело и название места, где его обнаружили.

Я открываю чехол. Самая первая часть моей работы заключается в том, чтобы переложить тело с тележки на стол для вскрытий. Если габариты покойника позволяют, я перекладываю его самостоятельно. Но если вес превышает обычные нормы, то это становится невозможно. Тогда я обращаюсь за помощью к санитару. Стремительное распространение ожирения приводит к тому, что мне все чаще и чаще приходится иметь дело с тяжелым весом. Понадобились даже особо прочные тележки и специальные холодильные камеры, рассчитанные на повышенную нагрузку.

Я помню о нашумевшей истории, когда сломались носилки под тяжестью 214-килограммового тела на площадке перед входом в морг. Тогда пришлось задействовать около десяти человек, чтобы поднять покойника, положить его на более прочную тележку и только затем переместить на стол для вскрытия. Исключительный случай[11].

Итак, тело пациента на столе. Все готово к вскрытию. Первое впечатление, описание (в одежде и без одежды), внешний осмотр тела со всех сторон, полное изучение особых примет (шрамы и татуировки) и подозрительных следов. Теперь я уже могу проводить параллели с первыми сведениями, полученными от следователей, и моими собственными наблюдениями в ходе осмотра тела на месте предполагаемого преступления.

Судмедэксперт может заметить на первый взгляд незначительную деталь, например длинную деревянную палку в фургоне «Рено» под сиденьем водителя. Тело самого водителя лежало за машиной. Один конец длинной белой веревки обматывал его шею, другой был привязан к заднему бамперу. Причина смерти – повешение в горизонтальном положении. На месте происшествия было много жандармов. Они совершенно не сомневались в том, что водителя убили. По их мнению, преступники связали жертву и протащили тело несколько сотен метров. К тому же мужчина звонил жене в то же утро и сообщил ей, что он что-то не поделил с цыганами. Я обошел место происшествия и все осмотрел. И неожиданно для себя самого на вопрос главного следователя, что бы это могло быть, я, не задумываясь, ответил: «Это не убийство, как вы предполагаете, – это самоубийство». Я помню недоверчивое удивление и саркастические реплики жандармов (в том числе и язвительную усмешку за моей спиной одного из них: «Еще только утро, а доктор уже успел приложиться к бутылке…»). Но я сказал правду, которая шла из глубин моего подсознания, я так почувствовал, и ответ сам вырвался наружу. Только потом я понял механизм, породивший это мгновенное утверждение. В момент, когда я осматривал место вокруг машины, после того как изучил салон, мой мозг уже обрабатывал увиденное в определенной последовательности – «палка – охотничье ружье – суицид». Самоубийца не мог дотянуться до спускового крючка ружья – если приставить дуло к подбородку, то длины рук не хватает, и поэтому он использовал палку, которую и обнаружили возле педали газа. Мужчина сам обмотал себя веревкой, а потом воспользовался палкой, чтобы заблокировать нажатую педаль газа. Эта версия была подтверждена вскрытием, когда я обнаружил застрявшие в зубах погибшего волокна веревки, связывавшей его запястья. Эти волокна служили доказательством того, что он затягивал узел на веревке самостоятельно, с помощью зубов. Мое предположение также было доказано в ходе следственного эксперимента[12].

Другим источником информации на этом этапе является медицинская визуализация. Раньше речь шла преимущественно о классической рентгенографии, но теперь мы перед любым вскрытием используем на регулярной основе компьютерную томографию, а иногда даже магнитно-резонансную томографию (МРТ). У санитаров морга есть доступ к этому оборудованию в определенные часы, когда больных в медицинском учреждении нет – рано утром или прямо перед обедом или даже во время обеда, с двенадцати до двух. При исследовании тело умершего остается в герметично закрытом чехле и поэтому вероятность заражения оборудования исключается. Изображения передаются по внутренней сети и позволяют мне установить локализацию телесных повреждений, местонахождение пули или других возможно присутствующих инородных тел. Полученная с помощью этих методов информация предопределяет мои последующие действия. Раздевание трупа и наружный осмотр завершены.

Наличие видимых гематом на поверхности тела (так называемые «синяки», которые заметны после удара или ушиба, из-за кровоизлияния под кожей) подталкивает меня к тому, чтобы кое-что проверить путем рассечения отечных тканей. В моем деле ничего не бывает лишним. Так, несколько лет назад простой надрез скальпелем превратил гибель четырехлетней девочки, которую, как утверждали родители, насмерть сбил какой-то парень на роликовых коньках, из несчастного случая в семейное убийство[13]. Во время осмотра я заметил крошечный синяк на внутренней стороне бедра. Его локализация не могла иметь ничего общего с предполагаемым столкновением. Я сделал надрез скальпелем. В результате рассечения тканей обнаружился другой след, на этот раз коричневый, более глубокий и совершенно невидимый на поверхности – он говорил о застарелой гематоме. Тогда я принял решение полностью отсепарировать кожу с тела девочки. Это ужасная, но необходимая для установления правды процедура. Как выяснилось, девочку регулярно жестоко и упорно избивали.

Что касается взрослых, то обнаружить скрытые травмы помогает другой, менее радикальный способ – метод прорезей. Он заключается в выполнении длинных надрезов вдоль каждой конечности.

Сама идея восходит к костюмам эпохи Возрождения с пышными рукавами со вставками, выступавшими из специально сделанных прорезей. Эти прорези позволяли видеть роскошные ткани подкладки. Прямо скажем, с эстетической точки зрения между великолепными деталями костюмов того времени и результатом моих надрезов довольно мало сходства, но принцип работает.

Я машинально смотрю на часы: прошло уже двадцать минут.

Теперь пора переходить к исследованию внутренних органов. Механиз действий прост – вскрыть все полости организма (грудную клетку, брюшную полость, малый таз, череп), потом провести общий осмотр, изучить местоположение, внешний вид и повреждения каждого органа перед извлечением и последующим рассечением. Существует общий протокол, но последовательность действий и методы следует адаптировать в зависимости от каждого конкретного случая. Сейчас я приступаю к основному секционному разрезу. У каждого свои привычки. Так как я правша, то занимаю место слева от пациента и одним решительным движением скальпеля рассекаю кожу от лобка до подбородка по срединной линии. Большинство судмедэкспертов делают наоборот, но значение имеет только результат. Что касается глубины разреза, то в идеале следует остановиться на уровне брюшины – оболочки, покрывающей внутренние органы брюшной полости; выше – дойти до грудины, и в области шеи тоже не слишком углубляться.