– Только солярка, – задумчиво повторил Муни, несмотря на беспечную болтовню индейца, не потерявший мысль и снова взглянув на пустынный сельский пейзаж за окном. – Угу. Не часто заглядывают?

– По-разному, – пожал плечами Чак, шелестя купюрами в кассе. – Осенью и зимой в пересменку сезонов сваливаю поближе к городу. А сейчас хорошо – нерест, и приток рыболовов.

– Много?

– Пока не очень. Пожилая пара – туристы. Еще две семьи с дочками, одна постарше, другая помладше, как раз та, которая потерялась. Вы третий. Но будут и другие. Много вас, много денег. Чак доволен.

– Отличная логика, м, – с усмешкой подметил Муни.

– По мне так в самый раз, – показал крепкие зубы индеец.

– Заправлюсь?

– Да сколько влезет. Все равно сегодня с посетителями не густо, так что полная цистерна. Только там у пистолета рычаг западает, старайтесь не отпускать, а то обольетесь.

– Спасибо, Чак. – На пороге шатра Муни обернулся, ему понравился этот парень. – По дороге я обогнал лесовоз, так что не заскучаете.

– Поставлю еще сосисок, – благодарно кивнул хозяин.

– Удачи, – сунув под мышку пакет с покупками, Муни надел темные очки, выходя на солнце. – Двину обратно, заскочу похвастаться уловом!

– Счастливой охоты, Френк! – Индеец поднял руку ладонью вверх, словно благословляя, и совсем тихо добавил: – Мы встретимся намного раньше, чем тебе кажется, друг.

Отойдя от вигвама, Муни задрал голову и посмотрел в глубокое синее небо. Неужели с погодой действительно повезет? Хорошо бы. Вокруг шелестели ветвями сосны, раскачиваемые на теплом ветру. Мужчина шмыгнул носом, словно гончий пес шумно вдыхая воздух. Пахло хвоей и отпуском. Начало наклевывалось лучше некуда. Не сглазить бы. Забравшись в машину, он посмотрел на прямое как стрела дорожное полотно, спускавшееся в лесистую долину. Вдалеке удаляющейся точкой маячил велосипедист. Может, плюнуть да подсобить парню, снова подумал жующий Френк. Нагибается почем зря.

– Рубичо, твою мать, – крякнул он, не заметив, как в один присест проглотил первый бутерброд. – Черт, а вкусно.

Расправившись с легким, но оказавшимся очень сытным перекусом, Муни еще раз обвел ручкой на карте место ловли, указанное Чаком, и посмотрел через лобовое стекло на телефон на столбе.

– Да пошла ты, – наконец пробормотал он, хотя Чак и дал ему на сдачу немного мелочи, которой с лихвой хватило бы позвонить.

Муни включил радио, в котором взревел «Led Zeppelin», и погнал свой родстер вперед. Местность снова стала уединенной, в этих краях природа пока еще уверенно отстаивала свое.

По пути асфальтовое полотно никуда не ответвлялось и не сворачивало, за исключением «бензоколонки» братьев Фарелли, больше напоминавшей облюбованную бомжами помойку. И только добравшись до городка на берегу великолепного, живописного озера, погруженный в навеянные сытостью беззаботные мысли, Муни запоздало сообразил, что больше не встретил на дороге одинокого велосипедиста.

Он тоже любил одиночество. Он лелеял его и боготворил. Одиночество было его главным союзником и компаньоном в собственном мирке, в котором он был сам себе хозяин и господин. Он никого не слушался, кроме внутреннего голоса, который тоже считал своим. Хотя бывали моменты, когда ему казалось, что с ним разговаривает и отдает приказы кто-то потусторонний. Другой. И тогда человек испытывал тоскливый атавистический ужас, ощущая, как он мурашками липко бежит по спине. Другого можно было прогнать или заставить уйти, только принеся ему жертву, что он с методичностью делал, добровольно надевая на себя хламиду жреца. И с каждым новым разом зверь внутри него становился все прожорливее и голоднее. И все труднее становилось с ним совладать. Когда-нибудь тонкая цепочка, державшая зверя на привязи, не выдержит и порвется, и тогда. Что тогда… Может, она уже порвалась, с жалобным звоном рассыпавшись на многочисленные орошенные кровью звенья?

Когда ты одинок, ты автоматически становишься центром вселенной, замыкая все на себя. Толпа убивала личность, человеческую индивидуальность лишая ее тех замечательных и неповторимых оттенков, присущих каждому по отдельности. Словно всевозможные разноцветные краски выдавливали и перемешивали до безликой однородной массы в большом котле. Ему это не нравилось. Это было неправильно.