«Все это, — подумала она, — и в нем все это».

— Я кричала?

— Нет. Ты стала метаться и отбиваться, а когда я прибежал…

— Как ты узнал? Откуда знал, что нужно бежать?

— Смотрел за тобой на мониторе.

— Ты смотрел, как я сплю, — медленно произнесла она, — пока работал?

— Я надеялся, ты проспишь еще немного. Еще рано, только рассвело.

— Но ты работал и смотрел, как я сплю.

— Подглядыванием это точно не назвать.

Ева нетерпеливо отмахнулась и от шутки, и от нотки обиды в его голосе.

— Ты беспокоился на мой счет и поэтому вынужден был присматривать за мной и одновременно пытался работать? — повторила она.

Ева вспомнила, каким он был в ее сне, за стеклянной стеной, делая кучу дел одновременно — и с таким усталым лицом.

— Естественно, я беспокоился, — ответил Рорк.

— Что мне может присниться кошмар?

— Он тебе и приснился, так что…

Ева снова отмахнулась и на этот раз вскочила с кровати.

— И тебе, значит, пришлось присматривать за мной, словно я ребенок какой-нибудь больной, и еще мучиться совестью, что урвал пару минут для собственных дел, пока гребаное солнце еще не поднялось? Все, вот это уже просто край! Хватит, достаточно, пора на этом ставить точку. И я собираюсь ее поставить.

Рорк молча смотрел, как она в гневе мечется по комнате.

«Любопытно, она отдает себе отчет в том, что буквально пышет гневом и при этом совершенно не одета?» — подумал он.

И почувствовал, что, вот так наблюдая за ней, впервые за эти несколько дней — с того самого утра, когда Ева вошла в его офис в Нью-Йорке, — он испытал внутренний покой.