– Понятно. И кто, по-твоему, написал это письмо? Таня?

Маккензи почувствовала, что к горлу подступает смешок: такой смех возникает, когда внутри слишком много эмоций и от некоторых организму необходимо побыстрее избавиться.

– Нет. Это не Таня, потому что Таня умерла. Мы видели ее тело; оно в гробу, в могиле. Засыпано землей. Таня не пишет писем и не предлагает встретиться в кафе, потому что она давно и бесповоротно мертва. Да, где-то в глубине души у меня есть крупица надежды, что письмо написала Кейт. Но я почти уверена, что она… ну, сама знаешь. Тоже больше не пишет писем.

Сунна выждала должное время, прежде чем снова заговорить: негласная минута молчания для каждой из мертвых девушек.

– Ну, а Кейт Вайс? Это кто такая? – наконец спросила она.

– Я. Это мой псевдоним. Кейт – потому что… ну, понятно, а Вайс – фамилия солиста одной из моих любимых групп. Мне нравится писать, но я начала совсем девчонкой, и родители мне не разрешали, поэтому я взяла псевдоним и все равно пишу.

– Ну, хорошо, но ты-то тогда кто?

– То есть, как – кто я? Я – Маккензи Саймонс. Обвиняемая.

– Я искала тебя. В соцсетях. И не нашла.

– Добро пожаловать в мир девчонки, чьи старшие сестры растворились в воздухе. По-твоему, родители разрешили бы мне завести аккаунты в соцсетях? Думаешь, родители дали мне спокойно окончить школу? Они выдернули меня оттуда на той же неделе. Бац! На домашнее обучение. Хорошо, что у меня была Селеста, иначе я бы концы отдала. Это было самое худшее. Поэтому в газетах обо мне ни слова: родители боялись, что похититель, или кто он там, вернется за мной, и упросили газетчиков не упоминать меня в статьях. Как будто думали, что, если о моем существовании никто не узнает, я буду в безопасности. Действительно отличный способ повзрослеть. Ты даже не представляешь, какое это чудо, что я вообще живу здесь, в этом городе, так далеко от дома. Я за это боролась. Боролась изо всех сил, а теперь, когда я здесь, только и думаю, как бы вернуться домой. Я цепенею от ужаса каждую секунду, я почти уверена, что страх просто отпечатался в моей ДНК, – но все же я здесь. И знаешь что? Я ни разу не была на настоящем свидании. И в кино. И вообще нигде. После того как пропали мои сестры, я ни разу не выходила из дома после ужина, разве что на работу. Потому что я твердо вбила себе в голову, что, если я выйду вечером и исчезну, меня никто не найдет. У них не будет улик! Или, например, найдется человек, который видел меня в последний раз, и все расследование будет зависеть от его показаний – представляешь, какой груз ляжет на этого человека?

Маккензи тараторила слишком быстро. Она перевела дыхание.

– Хочешь еще о чем-нибудь спросить? Например, почему я совсем на них не похожа? – Сунна, казалось, прикидывала, действительно ли Маккензи разрешает спросить об этом. У Сунны и раньше был смущенный вид, но теперь она выглядела так, будто ищет, где бы ей спрятаться. В холодильнике, например. Маккензи не делала ничего, чтобы сгладить неловкость. Может быть, это послужит Сунне уроком.

Но любопытство взяло верх.

– Наверное, у вас с сестрами разные отцы, или разные матери, или…

Маккензи откинулась на спинку стула; Сунна вконец ее разочаровала.

– Да.

– Разные отцы?

– И отцы, и матери.

– Так, значит, вы даже не сестры?

– Нет, мы сестры. Просто у нас разные родители. Разные биологические родители.