Ники верил каждому своему слову.

Мне было нелегко разобраться в своих сложных чувствах. По большей части – грусть. Я горевала вместе с Ники. Но я испытывала разочарование. Ники не сделал никакого прогресса в принятии потери – постоянной потери – своей мамы. Я не могла заставить себя сказать ему, что ему привиделось, попытаться объяснить (пятилетке!), как галлюцинации являются нам, когда мы очень хотим что-то увидеть. В любом случае, это дело Шона. Он отец.

Я поцеловала Ники в лоб и задернула шторы.

Когда Шон вернулся, я налила ему стаканчик скотча. Двойного. Села на диван, прижалась к Шону и сказала:

– Сегодня вечером меня кое-что огорчило. Когда я укладывала Ники, он сказал, что видел Эмили возле школьного двора.

Шон выпрямился. Уставился на меня. В его глазах я прочитала борьбу эмоций: потрясение, неверие, надежду, страх, облегчение. Он сказал:

– Это действительно огорчает. Для него тут нет ничего хорошего. Это нездоро́во. Он был со мной, когда мы развеивали прах Эмили. И что теперь? Рассказать ему про ДНК? Объяснить, что папа отправил в полицию мамину зубную щетку и коронер обнаружил полное совпадение?

Я никогда не слышала, чтобы у него был такой беззащитный голос, чтобы Шон настолько не контролировал себя.

– Хватит, – попросила я. – Это невыносимо. Довольно.

– Бедный мой мальчик, – сказал Шон. – Мой бедный сынок.

Я выключила свет, и мы посидели в темноте. Я обняла Шона, и он склонил голову мне на плечо. Наконец Шон сказал:

– Давай погодим разбивать ему сердце снова. Если он хочет пожить в своих фантазиях еще день, не будем расталкивать его.

На следующий вечер, когда пришла пора ложиться спать, Ники сказал:

– Сегодня я опять видел маму.

Он сказал это очень просто и спокойно. Словно констатировал факт.

На этот раз я объяснила Ники, что у людей бывают такие особые фантазии, что они видят людей, которых здесь нет – или не будет. Я сказала:

– Они кажутся реальными, разговаривают с нами, как будто они действительно рядом. Но они не настоящие. Они у нас в голове. Они фантазия. И когда мы просыпаемся, нам всегда бывает грустно, мы тоскуем по ним больше, чем всегда. Но мы понимаем, что они все-таки с нами, даже если только в наших мечтах.

– Нет, ты ошибаешься, – сказал Ники. – Моя мама была там. Я видел ее. Я побежал к ней. Подошел поближе. Между нами был этот дурацкий забор. Она дотронулась до меня через ограду. Потрогала волосы и лицо. Потом сказала, чтобы я бежал назад, к остальным. И…

– И что?

Мне показалось, что мой голос прозвучал странно. Встревоженно, напряженно… и напуганно. Но чего мне бояться, в самом деле?