Забросив мальчиков в школу, я везу Шона на электричку. Он вернулся в офис на полный рабочий день, и это прекрасно, особенно для Шона, хотя Ники сначала плакал, когда возвращался домой – а папы нет. Компания пообещала Шону снова отправлять его в командировки, а Шон пообещал мне, что мне не придется часто оставаться одной с Майлзом и Ники.
Когда Шон уезжает, я проверяю дом на предмет мини-саботажа, который мог устроить Ники. Игрушечная пожарная машина заброшена в туалет. Пульт от телевизора – на дне коробки с игрушками.
От мрачных взглядов, которые иногда бросает на меня Ники, кровь стынет в жилах. К тому же у него начались капризы, напоминающие обсессивно-компульсивное расстройство. Он хочет есть только определенными вилками, иначе будет рыдать часами. Или он хочет только редиску. Или домашнюю картошку фри. Ники успевает помучиться от голода, прежде чем согласится съесть что-нибудь другое. Он считает ступеньки вверх до своей комнаты и шаги от входной двери до машины Шона. Его психотерапевт предположил, что пока стоит повременить с лекарствами (Шон спрашивал). Надо, чтобы у Ники сохранялась возможность пройти стадии горевания.
Я рада, что Ники посещает врача, но мы и без специалиста помним, что у бедного мальчика умерла мать. Я трачу свое драгоценное свободное время, ища сайты, на которых учат быть мачехой недавно осиротевшего пятилетки.
Я все время думаю: вот Эмили знала бы, что делать. Но я даже не могу обсудить это с Шоном, боясь причинить ему боль. Шону не обязательно знать о враждебных выходках его сына. Я оберегаю его. Это неправильно?
Вот почему я обращаюсь к вам, дорогие мамы: кто-нибудь из вас попадал в подобную ситуацию? Что вы узнали, что вам помогло? Можете порекомендовать книгу об этом? Буду благодарна за совет в любой форме.
Заранее спасибо, дорогие мамы.
21
Стефани
Живя в семье, легко перестаешь замечать какие-то вещи. Прекращаешь обращать внимание. Это один из способов понять, что живешь в семье. Мы многое воспринимаем как само собой разумеющееся. Кто-то называет это толерантностью, или ленью, или отрицанием. Я называю это – пережить день.
Вскоре я привыкла к тому, каким вредным может быть мой (неофициальный) пасынок. Его скверное поведение было направлено в основном против меня. С Майлзом он всегда оставался дружелюбным. Они любили друг друга так же, как раньше. Как братья. Если бы их дружба начала разваливаться, я бы не затягивая привлекла к этому внимание Шона.
Шон наверстывал упущенное на работе и редко бывал дома. Пока он оставил Ники на меня. А когда Шон приезжал, Ники не собирался тратить свое недолгое время с папой на демонстрацию того, как он зол и несчастен.
Иметь дело с его капризами приходилось мне, и я с радостью несла это бремя. Ради Шона, ради Эмили, ради Ники. Но меня не покидало ощущение, что что-то должно случиться, что-то ужасное разнесет в прах спокойствие. Надвигается опасный, непредсказуемый шторм.
Когда люди заговаривали о собаках и о том, какие они умные, мой брат Крис обычно рассказывал, как он, гостя у приятеля на Юго-Западе, предпринял вылазку в пустыню – со своими собаками. Собаки лаяли, птицы производили звуки, какие положено птицам, дул ветерок, и вдруг ни с того ни с сего все прекратилось. Собаки и птицы замолчали. Даже ветер утих.
Крис взглянул на землю. Меньше, чем в двадцати футах от него, шипела, свернувшись, гремучая змея. Я помню его слова о том, что тишина тоже может предупреждать об опасности, громче, чем сирена.
Я нашла историю убедительной и захватывающей. Крис рассказал ее, когда мы были с Дэвисом. Дэвис взглянул на него с такой ненавистью и презрением, что на долю секунды я поверила, будто Дэвис знает про меня с Крисом.
Все это отступление к тому, что я привыкла к мелким выпадам Ники и никогда не теряла ни симпатии к нему, ни терпения. А когда он
Однажды Ники вернулся из школы лучшим маленьким мальчиком в мире. До этого он едва говорил со мной и отказывался отвечать, когда я спрашивала, что он делал в школе. Но в тот день он спросил меня, как прошел
Ребенок спрашивает взрослую тетю, что
За ужином Ники сказал, что съест все, что я приготовила – даже вегетарианское. Он совершенно не походил на сердитое дитя, сидевшее предо мной еще вчера. О счастье! Время проявило свою целительную силу. Мы понемногу, шажками, на цыпочках выбираемся из тьмы на свет.