— Как думаешь, поймали кого? — спросил Самуэль, испытав странное облегчение оттого, что тень оказалась всего лишь Джеймсом.

— Говорят, по ушам понять можно, — отозвался Исайя, разглядывая Джеймса и его сподручных. — По тому, как мочки качаются. Но отсюда не видать.

— Может, просто дозором ходят. Не пора уже разве народ в поле звать?

— Вроде пора.

Не двигаясь с места, они смотрели, как отряд пробирается сквозь кусты и разросшуюся траву к хлопковому полю, растянувшемуся до самого горизонта так, что иногда трудно было понять, где заканчиваются белые хлопья и начинаются облака.

Пустошь постепенно пробуждалась к жизни. Из хижин выбирались на свет люди. Самуэль и Исайя гадали, кто из них с ними поздоровается. В последнее время по непонятным причинам жаловала их только Мэгги да еще пара человек.

Загудел рожок, и Исайя вздрогнул.

— Никогда, верно, не привыкну, — сказал он.

Самуэль обернулся.

— У кого голова на плечах имеется, тому и привыкать не нужно.

Исайя цыкнул.

— А то, может, ты счастлив тут, Зай?

— Иногда, — глядя ему в глаза, ответил Исайя. — Помнишь воду-то?

Самуэль вдруг заметил, что улыбается.

— Но вроде как для счастья думать нужно, а не только делать, — добавил Исайя.

— Что ж, тогда, сдается мне, нам нужно серьезно подумать.

Снова протрубил рожок. Самуэль обернулся на звук, прищурившись, поглядел в сторону поля и тут же почувствовал, как на спину ему легла ладонь Исайи. Твердая, теплая, она вроде как успокаивала. Всего мгновение — слишком короткое и все же слишком долгое. Исайя словно поддерживал его, толкал вперед, когда ноги отказывались шагать.

И все равно Самуэль повторил:

— При свете негоже.

Но Исайя не сразу убрал руку. И даже начал напевать что-то себе под нос. Как напевал, бывало, лежа ночами рядом с Самуэлем и гладя его по волосам, отчего тому всегда легче было заснуть.