Тяжелый труд жандармерии
Жандармерия взяла под подозрение почти весь город. В списки политически неблагонадежных в 1904 году вошло 1020 человек.[373]
В 1905 году их было 1195. В 1906 году – уже 1828. В 1907 году жандармы включили в свои реестры уже 4247 человек и стремительно шли к тому, чтобы записать в подозреваемых всю взрослую часть населения города.[374] Помимо того, губерния стала местом самой масштабной ссылки. В 1908 году только в маленьком Черном Яру насчитывалось триста ссыльных.[375]
«Я занимаюсь ежедневно с 7–8 утра до 4 часов пополудни, и затем с восьми часов вечера до полуночи или первого часа ночи, – жаловался столичному руководству начальник Жандармского управления, – Астраханской губернии требуется больший состав офицеров управления».[376]
Революционный 1905 год. Начало массовых забастовок
Январь 1905 года потряс страну. Расстрел в центре столицы демонстрации, шедшей с иконами и портретами царя за справедливости, перевернул представление в обществе о правде. «Вы не станете на работу, покуда не добьетесь свободы- обращался в послании к соотечественникам тогда еще честный Гапон, – Пищу, чтобы накормить себя, своих жен и детей, оружие разрешаю вам брать, где и как сможете. Бомбы, динамит, все разрешаю. Не грабьте только частное жилье и лавки, где нет ни еды, ни оружия, не грабьте бедняков и избегайте насилия над невинными. Стройте баррикады. Громите царские дворцы и палаты, уничтожайте ненавидимую народом полицию. Боритесь, пока не будет созвано Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права».[377]
Обращение Гапона пользовалось массовым спросом и только в Астрахани разошлось тремя тиражами.
РСДРП решила перейти к забастовочной борьбе и 14 февраля 1905 года начала стачку на пристани Мазут и в мастерских Машкова, где ранее трудился Шпилев и где под его руководством были созданы социал-демократические группы.[378] Коллектив «Мазута» не был един и вся стачка длилась 15 минут, после чего ее лидеры были арестованы казаками. Среди них оказались состоящий под надзором полиции Пейсе Трилиссер и работавший на пристани Николай Мосин, чьим именем была позднее названа одна из городских улиц.
Полиция отреагировала массовыми обысками, прошедшими опять ночью. Городских блюстителей порядка не хватило, поэтому были привлечены городовые из Енотаевска и Красного яра.
Зато к забастовке присоединилось более двухсот бондарей на Эллинге, Болде и Заячьем острове. Рабочие переписали требования, изложенные в листовках, и направили их к властям. На третий день встревожилась администрация губернии. Вице-губернатор съездил в мастерские, встретился там с рабочими, вызвал к себе работодателей и принудил их к сокращению рабочего дня на полчаса.
Заодно решили забастовать типографские работники. Они отмечали что-то накануне, поэтому будучи в приподнятом настроении вдохновились примером и прекратили работу без выдвижения каких-либо требований. Возникло предложение для оформления требований провести общее собрание. По совету властей владельцы типографий предоставили на следующий день работникам зал, куда пришло более 350 человек. По итогам сложного для руководства дня работодатели были вынуждены на 5 % поднять зарплату и сократить рабочий день до 9 часов, а также ввести двойную оплату сверхурочных. Положение у предпринимателей-газетчиков было непростым: они хотели собственных свобод, оппонировали полицейскому надзору, поэтому не могли просто так легко игнорировать требования своих работников.[379]
Волна забастовок продолжалась. 22 февраля встали булочники, занятые на крупных предприятиях. Пекари требовали проверки предприятий фабричной инспекцией, отмены сверхурочных и введения оплачиваемых больничных листов. Стачка не была поддержана работниками мелких компаний и вскоре прекратилась без особых успехов.
26 февраля остановился городской трамвай. Здесь вели агитацию эсеры. Работники только что открытой бельгийской компании поставили вопрос о повышении зарплаты и сокращении рабочего дня. На следующий день при посредничестве администрации губернии прошли переговоры и конфликт был улажен.
7 марта опять бастовали бондари. Стачка охватила около трехсот человек.
Помолвка под Марсельезу
Поддержкой забастовок социал-демократы не ограничились. Вечером 26 февраля в трактире Обухова, что располагался на первом этаже Мочаловской гостиницы на Татар-базаре,[380] собралось до трехсот человек (!), до четырех часов утра обсуждавших политику. Зал был арендован под предлогом обручения одного молодого человека. Присутствовали главным образом рабочие. «Четверо неизвестных – три армянина и один еврей – разъясняли собравшимся, что для улучшения быта рабочих необходимо собираться и сообща заявлять, кому следует, свои требования; не расходиться по требованию полиции и казаков, хотя бы пришлось рисковать собственной жизнью; стараться вообще оказывать сопротивление властям и добиваться свержения в России самодержавия и восстановления республики, подобной французской».[381] Поскольку дело проходило в трактире, не обошлось без песен. Хором пели «Отречемся от старого мира» и не только.
«Не Манчжурия нам нужна…»
Агитация велась и среди военных. Николай Шпилев собирал на квартирах группы по семь-восемь человек. «Шпилев после угощения солдат водкой и чаем читал им вслух брошюру «Из жизни солдата», издание Лиги Русской революционной социал-демократии, Женева», – отмечали жандармы.[382]
Еще одна прокламация была обращена к казакам. «Вас превратили из защитников Родины в цепных собак на службе самодержавия. Неужели вы хотите, чтобы народ считал вас своими врагами?», – спрашивали авторы.
Листовки раскидывались по улицам, рядом с церквями, засовывались в заборы домов.