Словно прочитав ее мысли, Жос продолжал:
— Хочешь ты того или нет, отныне ты с нами связана. Но, в сущности, это прекрасно. Потому что именно так и должно было случиться после нашей разлуки.
Одри взглянула в глаза мужа и увидела в них холодную ненависть и пламенную любовь — или наоборот. Ценой невероятного усилия она произнесла одно-единственное слово:
— Почему?
Именно в этот момент вошла медсестра Жаклин, из-за спины которой тут же появился Давид.
— Ну, вы нас и напугали! — жизнерадостно воскликнула полная белокурая матрона. — Доктор Мальто подойдет через пару минут, — сказала она, подходя к аппаратуре. — Но как же хорошо, что вы снова с нами! — продолжала она, возясь возле приборов и тонких шлангов. — Ваш муж объяснил вам ситуацию?
На минуту медсестра замерла и обернулась к Одри с сияющей улыбкой.
— Так или иначе, вам чертовски повезло, что у вас такой заботливый супруг. Несколько дней подряд он, что называется, от вас не отходил.
Одри взглянула на нее с холодной яростью — такого взгляда медсестра прежде никогда не видела ни у одного очнувшегося коматозника и невольно попятилась. Женщина застыла, поочередно глядя на мужа, жену, ребенка и ощутила внезапное недомогание, заставившее ее опустить глаза. Затем она услышала, как пациентка произносит едва слышным, но твердым голосом:
— При одном условии. Я забираю Давида к себе насовсем. Это не обсуждается.
Глава 86
Клаудио Бертеги вышел из комиссариата, прихрамывая и едва держась на ногах, поскольку от боли, физической и душевной, не смогли избавить его никакие таблетки. Однако он был вынужден их принимать, чтобы не завыть от ярости, скорби и тревоги, и в результате испытывал почти постоянное легкое головокружение. Снаружи сияло ослепительное солнце — но Бертеги не чувствовал тепла и не различал блеска. На нем были черные очки, и к тому же он совершенно не хотел видеть солнца. Накануне в больнице, куда комиссара привезли, чтобы заняться его раной в бедре, какая-то сумасшедшая старуха в коридоре доверительно прошептала: «Вот так всегда… всегда так бывает после сплошного тумана… Говорят, туман забирает кого-то к себе, и после этого все успокаивается. Да… Поэтому сейчас так красиво: город доволен». И ему вдруг стало ясно, что его жена и дочь и были теми, кого забрал туман, и это из-за их исчезновения город был доволен. Это их жизни были платой за яркое солнце. Их жизни и его бесконечные мучительные мысли и тягостные воспоминания, которые будут преследовать его до конца дней: сцены ужасных пыток вперемешку со сценами ничем не омраченного семейного счастья: смех Дженни, ее нескончаемые вопросы, нежный взгляд Мэрил на дочь и влюбленный — на него самого… Он плакал в больнице перед той женщиной, у себя в комиссариате, везде… слезы все текли и текли, не останавливаясь. Вот почему на нем были темные очки: чтобы не показывать свою боль. Чтобы не видеть этого чертова солнца!
Он пошатнулся и чуть не упал — в полусотне метров от работы и в трех — от своей машины. Но сейчас ему стало немного легче. Он знал, что это вопрос времени. Нужно время, чтобы прийти в себя. Перестать пить таблетки и начать расследование. О, разумеется, не официальное. Он наблюдал за допросами, которые проводили Клеман и другие — все эти слабаки! Хуже бельгийцев, которые допрашивали Дютру! А членов его организации они спустя несколько лет вообще перестали искать, не так ли?
Он будет действовать один. И он будет безжалостен. У Антуана Рошфора есть алиби; посмотрим, что он скажет, если приставить к его голове пистолет. И он, и другие… все те, кого Рошфор ему назвал. Да, он выйдет на след. Он доберется до Андреми, найдет его хоть на краю света. В любом случае — что еще ему остается делать? Оставить все как есть?
Он уже открыл дверь машины, когда услышал:
— Комиссар Бертеги?
Он обернулся, и, сморгнув все еще стоявшие в глазах слезы, мешавшие видеть, различил хрупкую фигуру и снежно-белые волосы. Сюзи Блэр, астролог.
— Я бы хотела с вами поговорить, комиссар…
Бертеги, поколебавшись, все же снял очки.
— О чем? — хрипло спросил он.