— Что верно, то верно. Хопкинс за своей внешностью следит. Спустимся, стало быть, в трюм. Может, он нашел покрывало получше и завалился спать.

Люк мы нашли без особого труда — оттуда так несло запахом соленой рыбы. Фонарик Альфонса осветил гнилые доски обшивки трюма.

— Вон и ящик стоит, — сказал я. — Тот, в котором будто бы лежит труп.

— Ну и что?

— А кто знает — нет ли чего при покойнике?

— Исключено.

— Почему?

— Потому что, как только ты ушел, Чурбан немедленно поспешил в трюм, чтобы взглянуть на покойника. Либо там ничего не было, либо Хопкинс переоделся и ушел.

— Вряд ли, — заметил я.

— Почему?

— Потому что, если бы там была какая-нибудь одежда, Турецкий Султан не стал бы ждать нас, завернувшись в скатерть.

— Верно.

— Все равно, взглянем.

Мы, спотыкаясь, спустились вниз. Альфонс светил фонариком, а я прихватил ломик, но это оказалось лишним — крышка ящика не была закрыта.

Альфонс направил луч фонарика внутрь ящика, вскрикнул и выпустил фонарик из рук.

Я почувствовал, что у меня ум за разум заходит…

В ящике лежал Чурбан Хопкинс!

Мертвый!

— Каррамба! — выругался Альфонс. Выругался от волнения почти шепотом, но вы бы ошиблись, попытавшись сделать выводы о его происхождении по вырвавшемуся у него проклятию. Он редко дважды подряд ругался на одном и том же языке. Если судить по репертуару ругательств, его можно было бы отнести к любой нации земного шара. Впрочем, сильно сомневаюсь, что они стали бы оспаривать Альфонса друг у друга.

— Ты, — прошептал он. — Копыто!… Что… что ты скажешь?