— Желание вцепиться Мифу в лицо уже прошло, а другого плана у меня нет. Честно сказать, и этот первый так себе. Ну закатить ему истерику, дальше что? Забирать документы из института?
— Ну да, — пришлось согласиться Сабрине. Она помолчала и откинулась спиной на гладкий торец стола. — И что делать?
— Понятия не имею. Может, и права была Ляля. Пойду под руководство Ли, буду сидеть в архиве три года, но зато меня каждый день будут хвалить.
— Ты же хотела на оперативную работу.
— Ну хотела…
Сабрина тяжело вздохнула и закатила глаза. Жест означал — «ну и как с тобой разговаривать?» Переубедить Машу — всё равно, что лбом о баратею биться. Батарее всё равно, а шишка на лбу будет долго болеть.
Маша обернулась, но смотрела мимо. Кажется, в тот же самый угол, где под шкафом собрались комья пыли. Или мимо, чуть левее, где отклеился уголок поблёкших обоев, где давным-давно застыло чернильное пятно, издали напоминающее сердитое лицо. Сабрина не выдержала и обернулась туда же, туда, где — она помнила — чернильное пятно, напоминающее…
— Это он! Он! — Маша вскочила, невероятным образом перейдя из сидячего положения сразу в прыжок. Очутилась возле шкафа и метнулась в сторону. От удара скрипнула и приоткрылась дверца шкафа.
Сабрина удивлённо тряхнула головой, пытаясь рассмотреть, то же, что и Маша. Ничего там не было. Ничего и никого.
Маша отвернулась от шкафа, тяжело дыша, безумным взглядом обвела комнату, будто собиралась найти на потолке вражеских шпионов, а в углах — подслушивающие устройства. Сабрина нервно усмехнулась, когда взгляд Маши замер на ней.
— С каких пор в общежитии тараканы? — спросила она, брезгливо кривя губы.
— Летом вроде не было.
Вечером Ляля задёргивала плотные шторы. В октябре темнело поздно, но правила есть правила, и на своём примере она убедилась, что не стоит их нарушать. Она задёргивала шторы, занавешивала покрывалом единственное в комнате зеркало и садилась за учебники.
Соседка по комнате — Ляля даже имени её не успела запомнить — сбежала недели две назад, и всё это время ночевала у своих подруг-одногруппниц, третьей, на раскладушке, потому что свободных мест в общежитии не было. Соседка была из первокурсников, и Ляля на неё не обижалась — молодая ещё и глупая, на полевой практике не бывала. Зато во владении Ляли оказалось сразу две кровати — на них было очень удобно раскладывать вещи, — письменный стол и целый шкаф.
Хотя зря она сбежала, конечно. Чего фантомов бояться? Были бы это сущности какие-нибудь, тогда да. Впрочем, на первом курсе этого не проходят, откуда дуре-соседке знать.
Однажды тёплым вечером она раздёрнула шторы и увидела его лицо — точнее, то, что было вместо лица — на высоте окна, на третьем этаже. На крик сбежались парни из соседних комнат. Потом Ляля, усадив дрожащую соседку на единственный стул, заваривала ей чай и долго рассказывала о фантомах, подсунула почитать учебник. Не помогло — на следующий же день соседка сбежала.
Ляля нашла её и стала уговаривать.
— Ну, я не знаю, где его подцепила. Летом, наверное, на практике. Там все чего-нибудь нацепляли. Это ничего, это обычное дело. Походит-походит, и сам исчезнет, вот увидишь. Просто тонкий человек.
Соседка икала, кивала, но возвращаться отказывалась. Про кирпичную крошку ей нечего было и заикаться. Совсем умом тронется же, бедненькая.
Вечер был как вечер, Ляля дорисовала график, раздёрнула шторы и окинула тонкого человека взглядом. Кажется, он стал прозрачнее. Тело, чёрное, как будто одетое во фрак, стало не толще её руки. На бледном лице совсем ничего не было. Тонкий человек стоял, покачиваясь, в тени высоких клёнов, и, если не приглядываться хорошенько, его можно было бы и не заметить.