— Ведь не дьявол же сделал те надписи, отец мой! Мне необходимо понять, кто?
— Вы действительно этого хотите, Гук? В таком случае я охотно обменяю этот секрет на ваш.
Гук нахмурился.
— О чем вы говорите?
— О ваших слабостях и слабостях дамы Антуанетты.
Гук поперхнулся. Он почти забыл о том, что случилось недавно. Антуан де Колонь положил руку на его плечо.
— Я принадлежу Церкви, и в моей власти прощать, а также ничего не видеть и не слышать. Если я могу рассчитывать на вашу скромность, моя скромность вам обеспечена. Полагаю, у нас общие интересы.
— Я позабуду об этом деле, отец мой, как только мое любопытство будет удовлетворено.
— В таком случае запомните только имя без всяких подробностей. Иначе вы подвергнете опасности то, чем дорожите. Дорожите пуще всего.
Гук опустил голову. Антуан приблизил губы к его уху и шепнул так тихо, что Гуку шепот этот показался журчанием ручейка:
— Лоралина.
Лоралина. Холодок пробегал по спине при одном только мимолетном воспоминании об этом простом имени. Уже два дня Гук неотлучно находился при Антуанетте и архитекторе, стараясь наилучшим образом потрафить желаниям хозяйки замка. Однако угодить ей было нелегко, так как они постоянно менялись, и это очень раздражало его, как и мэтра Пателье, который, по его словам, давно привык к женской непоследовательности. Гук старался не ставить Антуанетту в неловкое положение. А та несколько раз пыталась сблизиться с ним, однако он не хотел оставаться с ней наедине и ссылался на неотложные дела всякий раз, как только вырисовывалась нежелательная перспектива неизбежного тет-а-тет. Гук и сожалел о том поцелуе, и очень жаждал вновь заключить ее в свои объятия. Он разрывался в своих сомнениях еще больше после откровения аббата. У него постоянно возникали вопросы, не находившие ответа, и ни один не исключал причастности Альбери, ни в одном не было подтверждения искренности его жены по отношению к нему. Ему не терпелось вернуться в Монгерль и все выяснить.
А что касается роли Антуана де Колоня, то здесь Гук был в полнейшем недоумении. Знал ли аббат истоки этой истории? Что дала бы ему смерть Франсуа? И был ли то несчастный случай или акт возмездия? Гук вовсе не хотел быть судьей в этом деле — наоборот, он был частично удовлетворен уничтожением ценной для Франсуа документации. Ему хотелось знать правду. Всю правду. Чтобы не чувствовать себя мальчиком на побегушках.
— Вы о чем-то размечтались, мой добрый Гук, не думаете ли вы о том пролетевшем мгновении, о котором все время думаю я?
Гук вздрогнул, поднял голову. Антуанетта улыбалась ему нежной сообщнической улыбкой, стоя в нескольких шагах от него, в небольшом будуаре, который она намеревалась переделать. Они были одни. Дрожь прокатилась по его спине. Погруженный в свои мысли, он не прислушивался к ее беседе с архитектором, не видел, когда мэтр Пателье ушел. На миг его охватила паника, когда Антуанетта мягко дотронулась до его плеча. Взгляд ее был многообещающим.
— Не бойтесь, друг мой. Мэтр Пателье долго будет искать свой измерительный шнур, он считает, что потерял его в зале для приемов.
Она усмехнулась, достав из рукава искомый предмет, потом почти прижалась к нему.
— Дама Антуанетта… — тоном упрека пробормотал Гук, словно голос его мог предотвратить то, что он уже считал неизбежным.
Разум его, застигнутый врасплох, был побежден страстью. Антуанетта провела ладонью по его щеке — жесткие волоски небритой бороды возбуждающе покалывали тонкую кожицу. «Не надо бы!» — неуверенно возразил голосок в его голове, но его уже целиком всасывала бездна ее глаз. Он обхватил руками выгнутую податливую талию, увлек Антуанетту в альков, откуда мог заметить любое движение на подступах к комнате. И тут только жадно впился в стонущие уста. Он уже не в силах был сдерживать мучительное влечение своей набухшей плоти. Антуанетта отдавалась его ласкам, словно молодая кошечка первому встречному самцу.
— Возьми меня… Здесь… Сейчас же… — задыхалась она, сжимая рукой его вздувшийся гульфик.