Черт, черт, черт! Торренс и Сет наверняка подумают, что я за ними подглядывала! И действительно подглядывала, но по делу!.. Они догадаются, почему мы с Расселом задавали им всякие вопросы, пожалуются в отдел кадров и возненавидят друг друга окончательно. Одним неловким движением я разрушила весь наш план!
В панике я, не глядя, пробегаю мимо таблички «ОСТОРОЖНО, ВЛАЖНАЯ УБОРКА!», поскальзываюсь и падаю с лестницы.
13. ПРОГНОЗ:
– Можете еще немного согнуть руку в запястье? – просит рентгенолог.
– Это максимум, на что я способна, – отвечаю я, морщась от резкой боли, пронизывающей руку. – Она вообще согнута?
– Нет. Дайте-ка помогу.
Он устанавливает руку в правильное положение для рентгена, и – черт! – это адски больно, больнее даже, чем установка внутриматочной спирали. Я приглушенно матерюсь, потом извиняюсь.
– Ничего страшного, слыхал я ругательства и похуже! Меня проклинают по несколько раз в неделю.
Он просит замереть на пять секунд, и оказывается, что пять секунд – это целая вечность! Невероятное напряжение мышц, которое я сейчас испытываю, наверняка сводит на нет весь эффект от массажа.
Само падение помню плохо: поскользнулась наверху лестницы, рухнула вниз и с ужасом поняла, что не могу пошевелить левой рукой. Ко мне подбежали Торренс и Сет, а потом откуда-то взялся Рассел. Они помогли мне встать, послали за льдом, Рассел усадил меня в такси и, к моему большому облегчению, сел рядом. Всю дорогу я прижимала к левой руке влажный пакет со льдом и тихо паниковала оттого, что не могу пошевелить пальцами. До этого ни разу в жизни ничего не ломала и даже не вывихивала, зато теперь, похоже, умудрилась сломать локоть.
Есть и плюсы: я легко отделалась. Все могло кончиться гораздо хуже. Но черт, как же больно!..
Рентгенолог ведет меня обратно в смотровой кабинет, где, нервно постукивая ногой, ждет Рассел, взъерошенный до крайности. Когда мы только зашли и медсестра спросила, принимаю ли я какие-нибудь лекарства, я замялась, и он тут же вышел, сказав, что подождет снаружи. Если бы к тому моменту я еще сомневалась, хороший ли он человек, это бы меня окончательно убедило.
Когда меня повели на рентген, я позвала Рассела обратно, и теперь он вскакивает с вопросом:
– Ну что, ты как? Держишься?
Киваю, стараясь не расплакаться. Макияж наверняка размазался, в смотровой холодно, а я легко одета. Хочется в туалет, но боюсь не справиться одна – сломанную руку приходится все время поддерживать.
– Очень тебе сочувствую! – в десятый раз за вечер говорит Рассел. – Ты дрожишь – замерзла?
– Чуть-чуть…
Он набрасывает мне на плечи свой замшевый пиджак – большой, пахнущий кедровым мылом, что на фоне больничных запахов особенно приятно.
– Спасибо!
Я пытаюсь укутаться поплотнее, и неловкое движение тут же отзывается болью в левой руке.