– Ты на нас сердишься? – спросил отец, буравя взглядом клеенку.

– На тебя и Люду?

– На меня и маму твою.

– Нет. За что?

– За то, что Влада потерялась.

– Я на себя сержусь.

– Я тут думал… когда она родилась… я говорил, что она родилась в рубашке?

– Говорил. Много раз.

– В рубашке, сын! – Он потряс головой, словно ничего из происходящего не понимал, словно был иностранцем, и все вокруг вели себя дико и лепетали на чужом языке. – Рубашка – это околоплодный пузырь. И она… как в прозрачном коконе. Я же присутствовал при родах, и твоих, и ее. Акушер сказала, она будет счастливой.

Отец провел пятерней по лицу.

– А когда я ее впервые на руки взял… ты знаешь, чем она пахла?

– Чем?

– Фиалками! – Отцу будто продемонстрировали гениальный фокус. – Ее кожа и волосы пахли цветами. Не пеленки, не комната, не постель, а сам ребенок. И она так посмотрела на меня. Олег, она так на меня посмотрела! Будто знала все наперед. Про все на свете, и даже про то, что покинет нас.

– Она была особенной, – сказал Олег.

– Вы оба.

– Нет, – он хохотнул, – только не я.

– О! А ты знал, что твоя мама, рожая тебя, была девственницей?

Олег нахмурился, заподозрив, что отец тронулся умом.

– Технически – была. Гинеколог втолковывал мне. Там, ну в этой плеве… есть отверстия. Наверное, для крови, не знаю. И получилось так, что я… ну, – он покраснел до корней волос, – это кольцо не повреждалось, оно порвалось во время родов.

Олег обдумал информацию и сморщился.