– Да нет, еще медаль «За заслуги» и всяческие звания вроде «Заслуженного архитектора Российской Федерации» и «Заслуженного деятеля искусств». Он ведь понастроил множество церквей по новым кварталам. Пока, слава богу, стоят.

Маша поднесла к глазам фотографию: орден представлял собой круг, из-за которого расходились прямые и волнообразные лучи. Маша попросила сделать копии с нескольких фотографий, на что Анна Евгеньевна милостиво согласилась – улыбнулась и встала со стула.

– Большое спасибо за то, что потратили на меня время.

– Ничего, ничего, пиши диплом, грызи гранит, будут вопросы – обращайся! – Следовательница с шумом встала из-за стола и прошла в глубь кабинета.

Выходя, Маша заметила, как та включила электрический чайник.

Маша шла по коридору к выходу и рассеянно думала, что доброжелательная Анна Евгеньевна на самом деле ничего нового из тайн следствия так ей и не поведала. Вот только орден – про орден ничего в документах дела не говорилось. Маше представился острый кончик иглы на медали, пристегнутой к синюшной коже. Ее передернуло…

«Надо заняться спортом, – решила она, помотав головой, отгоняя страшную картинку. – Доставлю радость матери – схожу в спорт-клуб». Наталья еще полгода назад купила дочери абонемент в попытке заставить ее выпрямить спину, поднять тонус и – забыть о маньяках, в конце концов! Вот она и поработает над этим.

Маша спорт ненавидела и входила в холл вполне гламурного заведения на Новослободской, как иные приходят к зубному. Она бегала под бодрую музыку по никуда не ведущей дорожке уже по крайней мере с полчаса, как вдруг сбилась с ритма и, с большим трудом удержав равновесие, нажала на красную кнопку… Стоп! Орден! Что-то было не так с этим чертовым орденом! И Маша, отбросив полотенце, побежала в раздевалку. Все еще тяжело дыша, она открыла свой шкафчик, вынула папку с собранными документами, опустилась на деревянную скамью в центре раздевалки…

Капля пота упала на копию фотографии: орден крупным планом на волосатой груди Гебелаи. Маша сглотнула, подняла невидящий взгляд от папки. Вокруг ходили полуобнаженные спортивные девушки: кто в купальнике, кто в тренировочном костюме, кто обмотанный полотенцем и расслабленно-распаренный после душа. Маша, сидящая с деловой папкой на коленях и сосредоточенно глядящая в пространство, вызывала явное недоумение клубной публики. «Орден, – шептала Маша, считая лучи. – Один, два, три, четыре, пять… Пять…» – тихо повторила она, а вокруг девушки передавали друг другу крем для тела, красили ресницы, шумел фен. «Нет, бред!» – думала Маша, но уже не могла остановиться. Она пошарила в папке и нашла визитку, сунутую давеча Анной Евгеньевной, набрала номер.

– Слушаю, – раздался басовитый голос следовательницы.

– Добрый вечер. Еще раз. Это вас беспокоит Мария Каравай.

– А, стажерка. Привет. – Голос устало «съехал» вниз еще на октаву. Маша услышала, как на той стороне следовательница прикурила сигарету. – Что, созрели еще вопросы?

– Да, – смущенно сказала Маша. – Понимаете, я присмотрелась к фотографии, и мне показалось, что лучей на ордене было больше… Это, наверное, совсем не важно, – заторопилась она, резко устыдившись того, что побеспокоила следовательницу без повода.

– Ты, девуля, молодца. – Маша скорее почувствовала, чем услышала, как следовательница с удовольствием выдохнула сигаретный дым. – Въедливость в нашем дерьмовом ремесле – качество важное. Их было восемь, стажер.

– А стало пять, – сказала Маша. И тут же снова задала вопрос: – Может, они просто отломились?

– Просто! – хмыкнула следовательница. – Просто только кошки родят. Не дурнее тебя. Отпилены они, девуля, и все дела. А зачем, почему, сама уже голову ломать устала.

– Спасибо, – медленно сказала Маша и, попрощавшись, нажала «отбой».

– Пять, – тихо повторила себе она и сама испугалась собственного безумия: все на самом деле складывалось в кровавый пазл или это подсознание услужливо подбрасывало ей кусочки, подходящие под схему? Схему, начатую цифрами «1», «2», «3» на майках несчастных на Берсеневской набережной. Что теперь привела к заслуженному архитектору, найденному в роскошной квартире на улице Ленивке и измученному до сердечного приступа непривычным физическим трудом? Она вздрогнула, когда телефон зазвонил снова. Это был Иннокентий.

– Маша, – сказал он, – у меня, кажется, что-то есть по твоим точкам. Но я не уверен. Хочу, чтобы ты познакомилась с одним человеком. Если можешь, сегодня. – И он продиктовал адрес…

Уже смеркалось, когда они встретились с Иннокентием, как и было оговорено, у входа в больничный парк. Охрана не сразу пропустила Машину машину – видно, созванивалась с приемной. Они тихо катили по широкой аллее из старых кленов в глубь парка. Звуки города постепенно смолкли, и, когда Иннокентий галантно подал Маше руку, чтобы она смогла выйти из автомобиля, Маша услышала, как поют вечерние невидимые птицы: казалось, они за городом. Они поднялись по пологим ступеням на крыльцо в палладиевом стиле: белые колонны полукругом, и Иннокентий толкнул тяжелую, отполированную тысячами ладоней дверь. Секундой после того, как Маша успела прочитать надпись на табличке на входе: ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ КЛИНИКА ИМ. ПАВЛОВА.