От слов о чистом сердце Давида вновь покоробило. Как он все же любил себя нахваливать, выставлять прогнившее нутро чем-то невероятно ценным. Я больше не поверю ему и не куплюсь на искусные речи.
Открывать дверь я не спешила, опасалась, что он мог пойти на обман и спуститься лишь этажом ниже. Со всех ног я рванула в спальню. Проверила Марка, который уже вовсю активничал в кроватке, пытаясь выпутаться из пеленки. Склонилась к нему и трепетно погладила.
— Тише, тише малыш, — поглаживала уже не так туго запеленованные ручки и ножки. — Я тебя никому не отдам. Мамочка на этот раз сделает все правильно. Прогонит очень злого дядю и не даст тебя в обиду!
Голодный плач немного вернул меня к жизни. Отбросив налипший после разговора с Давидом негатив. Устроилась на кровати, подложив под спину подушку. Нервничать в моем положение не стоило, могло пропасть молоко. А мне очень хотелось кормить сына грудью, трогая при этом темный пушочек на макушке.
Марк жадно припал к груди и принялся утолять голод. Как все же я ему сейчас завидовала. Сладкий сон, вкусное молоко и мамины теплые объятия. У него было все — любовь и забота, комфорт, и он не нуждался в фальшивом желании Давида поиграть в родителя.
Я решила, что ничего не приму от него, если он вдруг решит сдержать слово и начать присылать подарки. Отправлю все обратно вместе с курьером. Пусть не думает, что меня можно купить. Без него справлялась все девять месяцев, а сейчас и вовсе ни в чем не нуждалась.
Переодевая Марка, то и дело поглядывала на часы. Герман задерживался и хотя я помнила о его предупреждения, легкая взволнованность присутствовала. Ужин успел остыть, а мои руки безумно устать, потому что Марк никак не желал давать мне свободу и спать в своей кроватке. Я ходила по комнатам, прижимая сына к груди, изредка целуя в лобик.
— Теперь мы точно справимся со всем, ведь все идет к лучшему, — тихо нашептывала сыну, думая почему-то в данную секунду о Германе.
— Интересная установка, — послышался за моей спиной голос того, о ком я сейчас думала. — Что вас так воодушевило?
Развернувшись, я наткнулась на обеспокоенный взгляд карих глаз. Что-то в выражение лица Германа едва уловимо изменилось. Невозмутимая уверенность стерлась, а в сеточке мелких морщинок проявилась усталость.
— Герман, что-то случилось?
=25=
Я беспощадно давил на педаль газа. Сжимал руль до онемения в пальцах. И не отрываясь следил за дорогой. Чертыхался каждый раз, когда красный сигнал светофора, преграждал мне путь, вселяя еще больше паники.
Мне казалось, что счет идет на минуты, и во что бы то ни стало, нужно попасть к Дане. Молился, чтобы она была там, где я ее оставил. Боялся самого худшего исхода и, что Давид ее выкрал. И, конечно, не хотел верить в то, что Богдана собственноручно вручила в его поганые руки сына.
Сам Давид продолжал настаивать на этом. Обмолвился, что возвращение Богданы к нему, лишь вопрос времени. И что она уже сменила гнев на милость.
Его речи и самодовольная рожа все больше и больше распаляли мою ярость. А его бедная жена Ира, уже рыдала навзрыд. Я увез ее от этого монстра. Высадил возле ближайшей гостиницы, и конечно, не мог остаться, чтобы хоть немного утешить девушку. Меня рвало на части от предчувствия беды. Я должен был поскорее увидеть Дану.
На парковку влетел с недопустимой скоростью. С громким визгом шин затормозил у подъезда и бросился внутрь. Лифта не ждал, рванул по лестнице, прокручивая в голове все возможные варианты развития событий.
Как много было этих «или». Вот только к букету цветов на лестничной клетке я не был готов. А еще к Богдане, с уютным спокойствием разгуливающей по квартире.
— Герман что случилось?
В ее взгляде вспыхнула обеспокоенность. Я сжимал в руке букет, который нашел на лестнице, и когда Богдана его заметила, то в ее взгляде отчетливо отразился испуг.