На следующее утро меня будит воркование голубя. Я вяло моргаю, выпрямляюсь и потягиваюсь, насколько это возможно в кольце обхватывающих меня рук, и обнаруживаю, что проспала. Солнце уже давно взошло, обычно в это время уже убираю завтрак!
На одеяле, под которым мы лежим, сидят пять белых голубей. Пока я гадаю, почему голубям этим утром так удобно сидеть на мне – или на нас, – вдруг слышу такой нереальный звук, что сомневаюсь в своем рассудке. Кто-то поднимается по ступенькам в мою башенную комнату, и это не фея-крестная! Ее легкие удаляющиеся шаги мне знакомы, а человек, который приближается к моей двери сейчас, скорее топочет. Решительно и яростно.
– Проснись! – шепчу я Испе́ру. – Ты должен замаскироваться. Немедленно!
Слишком поздно. Он, правда, просыпается, но явно не маскируется, потому что в следующий момент Этци, шагнув в открытую дверь, демонстрирует степень ужаса, которая может быть вызвана только видом мужчины в моей постели, да к тому же мужчины с оголенным торсом. Его одежда, как и моя, разбросана по всей комнате.
Этци застывает, как соляной столб, однако сопровождающие ее Гворрокко и Наташа менее застенчивы и потрясены. Они бросаются к кровати, охваченные охотничьей лихорадкой и жаждущие свежих голубей, и тогда я впервые вижу своего волшебника в действии. Он поднимает руку: на самом деле это совсем небольшое движение, но Наташа с Гворрокко сталкиваются с невидимым сопротивлением. Как они ни стараются, до кровати и голубей им не добраться!
– ЧТО… РАДИ… ВСЕГО… НА… СВЕТЕ… ЭТО… ЗНАЧИТ? – спрашивает Этци, которая тем временем обретает дар речи.
После каждого слова Этци приходится хватать ртом воздух, что, вероятно, связано не только с ее возмущением, но и с усилием, которое девушке пришлось приложить, чтобы преодолеть ступени. С тех пор, как она в последний раз поднималась по многочисленным лестницам в мою комнату, прошло, должно быть, уже много лет! И это доказывает, что она действительно любит сестру, несмотря на то, что иногда по отношению к ней бывает по-настоящему мерзкой. Каникла ни за что на свете не преодолела бы все ступеньки, поэтому Этци героически вмешалась, чтобы спасти свою сестру от голодной смерти.
– Мы помолвлены, – говорю я в свою защиту.
– Ах вот как? – презрительно спрашивает Этци. – Ну конечно. Как я могла подумать иначе? А когда свадьба?
Мы с Испе́ром смотрим друг на друга. Его глаза так же свободны от сомнений, как и мои.
– Летом, – сообщает он.
– Так-так, летом, значит, – повторяет Этци, явно не веря ни единому нашему слову. – Знала бы наша мать! Это просто ужасно – теперь ты встанешь на кривую дорожку! А нам придется расплачиваться за это. Тебе вообще приходило в голову, как сильно пострадает наша репутация? Мы с Ники никогда не найдем себе мужей, если ты будешь вытворять такие вещи!
Теперь Этци чуть ли не плачет, и самое странное то, что ей действительно меня жаль. Больше всего на свете мне хочется немедленно найти ей мужа, чтобы она поняла, что ее опасения – беспочвенны.
– У Испе́ра наверняка есть парочка друзей, с которыми он может вас познакомить! – говорю я. – На свадьбе.
– Что ты
– У него есть деньги, – говорю я, указывая на мужчину рядом со мной. – Правда ведь? Или отец запрещает тратить деньги на свадьбу?
– Я могу тратить сколько захочу, – отвечает он. – И на что захочу. Твоим сестрам не о чем беспокоиться.
Этци морщится. Неодобрительно. У нее на лице написано, о чем она думает: «Зачем Золушка упустила принца? Как она могла сделать такую глупость? Никто не богаче кронпринца! Особенно парень, который просто так ложится в постель к порядочной девушке. Без официальной помолвки. Кто так делает! Кронпринц никогда бы так не поступил!»
– Ты сейчас мне не поверишь, – объясняю я Этци, – но у него и в самом деле есть деньги и он может себе позволить свадьбу. Помнишь бал? Сына кинипетского императора, который там ненадолго появился? Ну?
Я жду, когда до Этци наконец дойдет. Когда она поймет, что выдающийся молодой джентльмен, который, как сказал наследный принц, придал событию блеск и очарование, – тот самый парень, который лежит рядом со мной в постели. Но до Этци не доходит – что-то застряло на полдороге.