Иногда ей казалось, что в его отношении к ней вкрадывалось какое-то новое чувство, но никогда она не могла бы подумать, что Сфорцо любит ее. Может быть, прежде он не был равнодушен к ней, но не теперь.

Не только его мучили воспоминания о ночи, проведенной в палатке Гамида, – и она страдала при мысли об этом. Она была так же несчастна, как он.

Иногда Каро сравнивала свою прежнюю жизнь с теперешней и поражалась перемене, происшедшей с ней за это время. Она не жалела о цивилизованном мире, от которого они были отрезаны. Ее любовь к Сфорцо, окружавшему ее своим вниманием и заботливостью, помогала ей переносить все лишения и трудности.

Иногда наступали короткие часы безоблачного счастья, точно лазурь голубого неба, просвечивающая сквозь обрывки серых грозовых туч.

Однажды Сфорцо пытался устроить маленький бассейн и начал рыть землю при помощи деревянной доски, найденной в палатке. Он поранил себе руки. Песчаная почва оказалась слишком рыхлой для этой затеи. Когда он убедился в бесплодности ее, он пошел к Каро, которая следила за его работой, приготовляя кофе. Она принесла ему полотенце и горячую воду, а когда он помылся – подала ему кофе. Сидя на матраце, он смотрел на нее с искрой юмора в печальных глазах.

Ей хотелось обнять его голову, прижать к своей груди, чтобы лаской и шуткой развеселить и утешить его. Вместо этого она сказала:

– Вы так работали, что, наверно, устали. Я приготовила к ужину нечто вроде пирога. Посмотрите!

Сфорцо посмотрел, и искра юмора в его глазах разгорелась. Каро не умела готовить, но кофе был прекрасным.

– Пирог, наверно, чудесный, – сказал он серьезно, разглядывая серую лепешку, в которой неровными рядами торчали сушеные финики.

– Я видела, как вы работали, и тоже хотела сделать что-нибудь полезное, – продолжала Каро.

Сфорцо низко опустил голову на грудь, разглядывая неудачный пирог. Внезапно он быстро обернулся к Каро, и их взоры встретились. Она выглядела совсем девочкой, чистой и нетронутой.

Он быстро поднялся, вспомнив Гамида, и вышел из палатки, не оглядываясь.

Было еще жарко. Солнце клонилось к западу. Сфорцо бросился на песок около высокой дюны. Его глаза болели от усталости и бессонных ночей. Вначале он спал прекрасно, теперь он совершенно лишился сна. Он закрыл глаза израненными руками, чтобы не видеть пылавшего зноя.

Чем все это кончится? Он опустил руки и поднял взор к ярко-синему небу, на котором все еще светило жаркое солнце, заливая все вокруг ярким золотом своих огненных красок. Бывали моменты – и они часто теперь повторялись, – что жизнь казалась ему бессмысленной, невыносимой и пустой, как это бездонное пустое небо над ним. Все его чувства, мысли, переживания принадлежали Каро, снова и снова возвращались к ней. Он мечтал о любви Каро, все остальное для него не имело значения.

Но разве могла она полюбить его? Он старался овладеть собой, забыть терзающие его мысли. Он сел, обхватив колени руками. Он говорил себе, что одиночество пустыни, однообразие проходящих дней являлись виной его слабости, его страданий. При условиях нормальной жизни он сумел бы найти средство, чтобы забыться, создать себе новые интересы, пересилить себя и вырвать с корнем свою любовь, чего бы это ему ни стоило.

Но такой выход был невозможен. Для него не было спасения. Любить и подозревать одновременно, жалеть и презирать любимую женщину было несказанным мучением, в котором сгорала его душа. Они были одни, затеряны в одиночестве, таком огромном и безмерном, как его любовь к ней, заполнившая всю его жизнь.

Стоя у дверей палатки, Каро позвала его. В широком просторе песков ее голос прозвучал звонко и нежно. Сфорцо направился к ней.

Он шел очень быстро, почти неслышно. За короткие недели он сильно загорел, и его темные, глубокие глаза ярко блестели на бронзовом лице. На пламенном фоне вечернего неба ясно выделялась его стройная, высокая фигура, направляющаяся к Каро.

Когда они сели за вечернюю трапезу, настали сумерки. В воздухе носился запах горевшего хвороста и аромат крепкого кофе… Пальмы, растущие в маленьком оазисе, бросали легкую тень на палатку и окружающие ее песчаные дюны.

Оба молчали. Сфорцо устал после целого дня работы, и его настроение невольно отражалось на Каро. Печаль, и усталость, и какое-то неясное, непонятное беспокойство овладели ими.