Кажется, это был первый случай, когда Дорофеев выдал свое волнение, но причины были достаточные.

— Находимся на минном поле, — сообщал Дорофеев в переговорную трубку командиру корабля.

Не то я где-то вычитал, не то от кого-то слышал выражение, которое мне кажется справедливым: «Смерть на войне воображения не трогает, спасение всегда удивляет». К такому удивительному случаю удачи нужно отнести и этот эпизод нашего хождения по минам в ночь под Новый год…

Мы еще были в минных полях, когда ко мне на пост заглянул Батюшков. Ершов вызвал его проверить аварийную станцию.

О том, что мы не на фарватере, он не знал. Об этом знали только пять-шесть человек.

— Атаки отбиты. Опять ложимся на курс, — весело заговорил Батюшков. — Как живете? Что нового? Слышно ли что-нибудь о Юлии Львовне?

Павлуша продолжал забрасывать вопросами. В рубке уже повеяло его духами.

— Присядьте, — предложил я и стал рассказывать ему все, что мог рассказать о Юлии Львовне, о которой Павлуша знал с моих слов, о последних корабельных новостях, о том, с каким интересом следили мы за ходом десантной операции на Керчь. Рассказывал, а сам весь был обращен к какому-то страшному, волнующему ожиданию того, что могло случиться каждое мгновение.

Взрыва, однако, не было.

Еще через несколько минут я убедился, что мы снова находимся на фарватере.

— А теперь, — сказал я, сам присев, — теперь я расскажу вам самую последнюю и интересную новость: мы только что сошли с минного поля.

Батюшков понял меня не сразу, а понявши, помолчал и потом сказал:

— Знаете, пожалуй, самое страшное я уже видел и пережил… — И он рассказал мне один эпизод из десантной операции на Керчь.

Этот рассказ я хорошо запомнил, могу довольно точно передать его.