Она нервным рывком пожала плечами. — Я слышала, что вы являетесь филантропом. Но когда Ваша собственная коллекция находится в опасности … нет, я не могу. И даже если бы я могла поверить в это, Вы все равно не можете ничего сделать, чтобы помочь мне.
— Откуда у Вас столько уверенности в этом? — потребовал он ответа.
Дайна посмотрела на него глазами, которые были намного старше ее прекрасного лица, и мягко ответила, — Опыт.
Макс предполагал, что сегодняшний разговор будет только началом. Шансом убедить ее принять помощь. Он даже не думал о том, чтобы потребовать слишком много ответов на свои вопросы, потому что не думал, что она сможет так легко довериться ему. естественно, что это заняло бы какое-то время. Но теперь, изучая эти поглощенные тенями глаза, он понимал, что больше не сможет ждать. Он славился огромным терпением, но она испытывала боль, а этого он уже не мог вынести.
Он даже не мог попытаться помочь ей до тех пор, пока не знал, что причиняло ей такую боль.
Он подозвал официанта и сделал заказ. Дайна, казалось, сделала свой выбор наугад, и только когда блюда доставили, обратила внимание на еду. За едой Макс говорил на отвлеченные темы, не касаясь вопросов о чем-либо действительно важном. Он хотел создать непринужденную обстановку, но понимал, что добиться этого практически невозможно. Только вчера они ещё были незнакомцами, а сегодня ему необходимо было знать, какая тайна скрывается за ее ужасным страхом. Это означало, что он должен будет сломить нормальные барьеры в общении, которые существуют между незнакомыми людьми, и разрушить стены, возведенные вокруг ее тайны.
Естественно, что у него не было никаких намерений совершить эту попытку здесь, в этой обстановке. Поэтому он ждал, пока с едой не будет покончено — или, скорее пока не стало очевидно, что Дайна больше ни к чему не притронется. Когда они покинули ресторан, он посадил ее в машину, но вместо того чтобы вернуться в музей, остановился в маленьком парке, приблизительно на расстоянии в пол мили. Он предпочел бы более уединенное место, но инстинкт подсказал ему, что даже одно предположение, что они окажутся наедине испугает Дайну.
— Почему мы остановились здесь? — нервно спросила она, когда он заглушил двигатель.
Макс заколебался, потом вышел из машины и подошел с ее стороны. Открывая ей дверцу, произнес, — Наш разговор не закончен, Дайна. Почему бы нам не присесть на ту скамейку на солнышке, на несколько минут?
— Я должна вернуться в музей, — выступила она.
— Все в порядке. Я сказал Кену, что задержу Вас немного.
Дайна хотела рассердиться, но чувствовала, что на это у нее нет сил. Он использовал свою власть без всякой задней мысли, просто, чтобы получить желаемое. Совершенно очевидно, что он не был своевольным, но с ее точки зрения, это едва ли улучшало ситуацию. Правда он мог привести к ее увольнению или аресту, и она ничего не могла поделать с этим.
Она не могла бороться вообще.
Проигнорировав предложенную руку, она вышла из автомобиля и прошла то короткое расстояние, до указанной им скамьи. Присев на краешек, она путалась найти выход. Руки она спрятала в карманы пальто, и совсем не потому, что ей было холодно, просто она не хоте, чтобы он видел, как они дрожат. Она сосредоточила свой взгляд на играющих на некотором расстоянии дошколят, под присмотром своих матерей.
Макс присел на расстоянии всего в несколько дюймов между ними и наполовину развернулся, чтобы иметь возможность наблюдать за нею. Небрежно он произнес,
— Вы не очень много рассказали мне о себе вчера вечером, даже о том, о чем я спрашивал. Но есть кое-что, что мне особенно любопытно, относительно Ваших прежних связей, до прибытия сюда. Ваша семья. Есть какая-то особенная причина, прочему нет близости между Вами и Вашим братом?
— Это имеет значение?
— Да.
Рассердись, приказала она себе. Это — единственный способ, при помощи которого ты сможешь держать его на расстоянии. Но трудно сердиться, когда вся ее энергия уходила на борьбу со страхом. Если бы его сейчас не было с нею, она постоянно оглядывалась бы через плечо, судорожно вздрагивая от каждого звука. Это все, что она могла сейчас чувствовать. Страх и беспокойство заставляли ее постоянно оглядываться и прислушиваться, исследовать и взвешивать все самым тщательным образом, эта напряженность забирала ее последние силы. Она так устала, что могла думать только в прямом направлении.
— Нет, — наконец произнесла она. — Иногда и родные братья не могут быть близкими.