– Понял, – коротко ответил Хи, исчезая с глаз. Иногда у человека бывают периоды, когда его лучше не беспокоить, и это был один из таких моментов.

Вокруг бесновались заключённые. Эта толпа кричала, толкалась, спорила и непрерывно перемешивалась. Со стороны могло показаться, что они устроили слэм без какой-либо музыки. Здесь собрались все, кто хоть как-то мог передвигаться. Даже восьмидесятилетний старик, которого держали под руки двое других заключённых.

Парень с металлической ступнёй наступил Хи на ногу и что-то крикнул в ухо на арабском. Хи оттолкнул этого недотёпу влево, а справа в него взрезался паренёк с чёрными белками глаз.

Неподалёку находилась Арлетт. Она сидела на шее у Кахтана. Толстый надзиратель поднял её вверх, чтобы девушке было лучше видно происходящее. Она с интересом следила за тем, что говорил гонец перед толпой из двухсот человек.

– Эй! – крикнул Хи, но она его не услышала. Тогда он повторил громче и постучал по спине Кахтана. Даже сквозь рубашку он почувствовал, насколько у надзирателя потная кожа.

Вдвоём они развернулись и посмотрели на Хи. Вместе они походили на сказочное двухголовое чудище, которое должно было охранять вход в подземелье.

– Где твоё кресло? – спросил Хи.

– Оно мне не нужно, я теперь езжу на ручном носороге, – ответила она и погладила Кахтана по голове.

Между этими двумя людьми не было ни родственных, ни национальных, ни умственных связей. Они отличались друг от друга, как кот от собаки, но именно между ними была такая родительская любовь, которой Хи ещё не встречал. Ни в семье Келвин, ни в его собственной, ни в какой-либо другой дочери не любили отцов, а отцы дочерей так сильно. В замкнутом пространстве их любовь только усиливалась, и это вызывало у Хи диссонанс. Кахтан определённо был плохим человек. Не зря же он попал в тюрьму, а потом его выбрали надзирателем. Он бил Андреса в камере для пыток и без перерыва словесно унижал. Но по отношению к приёмной дочери он был невероятно добр.

– Мне нужно твоё кресло, – сказал Хи.

– Зачем?

– Это для Андреса. Если повезёт, сегодня он уедет из тюрьмы, но передвигаться сам уже не в состоянии.

– Кресло в моей камере, – ответила Арлетт. Из её голоса мгновенно испарилась вся шутливость.

Втроём они двинулись сначала к камере Арлетт, а затем с креслом в камеру надзирателей. Там на кровати лежал Андрес, а рядом с ним сидел запыхавшийся Ян. В камере, уткнувшись головой в одну из ножек койки, в самом углу лежал Гатафан с ножом между лопатками. Остальные исчезли.

– Где Иршад? – спросил Хи, оглядываясь по сторонам.

– Встал и ушёл, – ответил Ян, пожав плечами.

– Как ушёл? Я же сломал ему шею. Своими ушами слышал хруст шейных позвонков.

– Вот такой? – спросил Ян и слегка наклонил голову набок. Шея у него хрустнула. Потом эту же операцию он проделал с каждой костяшкой пальцев и с поясницей. Всё его тело хрустело, как старая заевшая дверь. – Ты, видимо, просто отправил его в нокаут. Он тут полежал немного, а потом встал и ушёл. Я ещё подумал, как-то мало ему досталось по сравнению с остальными. Надир вообще выходил из камеры на ощупь.

– Что здесь произошло? – спросила Арлетт, не отрывая взгляда от мёртвого надзирателя. Голова Кахтана была бледной, как высушенная на солнце кость.

– На Андреса напали. Этот нож предназначался ему.