Почти каждую ночь Андресу являлся один и тот же сон. Сначала он ходит по своему крылу в особняке, смотрит боевики в личном кинотеатре или занимается в тренажёрном зале, а потом внезапно подходит к зеркалу и один за одним со скрежетом вырывает свои зубы. Андрес ненавидел этот сон, но именно он приходил к нему беспрестанно.

Видения были очень реалистичными и отличались лишь незначительными деталями. Один раз он был в шортах и тяжёлых африканских бусах, в другой раз в деловом костюме. Затем сон продолжался по одному и тому же сценарию: Андрес видит зеркало, которое начинает манить его. Становится страшно, ноги сами несут его в нужную сторону, и вот он стоит перед своим отражением. Правая рука, словно чужая, медленно поднимается ко рту и достаёт сначала один верхний зуб, потом другой. Так продолжается до тех пор, пока в верхней челюсти не остаётся лишь голая десна. Затем рука принимается за нижнюю челюсть и продолжает процесс. В этом сне Андрес ничего не контролирует, лишь наблюдает со стороны, как его собственное тело уничтожает само себя.

Просыпается Андрес лишь тогда, когда в его улыбке не остаётся ничего, кроме крови и боли. За несколько недель в одиночной камере этот сон приходил к нему около пятнадцати раз, и после каждого пробуждения Андрес, скрючившись на деревянном полу, ощупывал полость рта, чтобы убедиться, что все зубы остались на месте. Из двадцати четырёх часов в сутках он спал всего три, и эти моменты скорее можно было назвать беспамятством, чем сном.

На двери висел агитационный плакат против употребления наркотиков. Он изображал взрослого человека, лежащего у мусорного бака лицом вниз. Несколько подростков смеялись над ним. На плакате ручкой был дописан список «процедур», которые Андресу необходимо проходить каждый день. Его составил лично начальник тюрьмы, словно у него в подчинении находился больной, которого нужно вылечить от чрезмерно высокой гордости.

Каждый день начинался с утренней гигиены: ровно в семь тридцать дверь камеры открывалась и на пороге появлялся Иршад в мятой зелёной униформе. В этот момент его лицо было невероятно счастливым и самодовольным. Казалось, нет для надзирателя большего счастья, чем сидеть в тюрьме и истязать заключённых. Суду стоило приговорить этого садиста-марокканца к заключению на Мальдивских островах, где он никому бы не навредил. Вот что было бы настоящим наказанием для него.

Сразу после открытия двери Иршад подходил к Андресу и спрашивал, как тот себя чувствует. Отвечать на этот вопрос было нельзя, потому что не существовало ответа, который бы понравился надзирателю. После этого Иршад отстёгивал наручники, которыми Андреса крепили к кольцу в полу, и тащил его в душевую. Вместо омовения Иршад направлял на парня пожарный шланг и окатывал его мощным напором, от которого всё тело начинало болеть. Затем надзиратель избивал его до потери сознания. На этом утренние процедуры заканчивались, и до вечера Андрес оставался свободным.

Его снова приковывали наручниками к кольцу, и весь день он проводил, сидя на полу, не имея возможности встать, это называли стрессовой позицией. Единственным источником освещения служил маленький светодиодный фонарик Самира. Его перевели в режим стробоскопа. Яркий, мигающий свет проникал сквозь веки днём и ночью, не давая отступить чувству паники и тревоги. Одной только пытки музыкой и светом было достаточно, чтобы сломить Андреса.

В углу помещения стояло сразу три портативных кондиционера, снижающих температуру в комнате до восемнадцати градусов. Большую часть времени Андреса трясло от холода, он делал зарядку, чтобы не замёрзнуть.

К обеду в его камеру заходили Иршад с Надиром. Они ставили перед ним миску с нсибой, и каждый из них плевал туда, чтобы Андрес это видел. Вечно сопливый Надир даже высмаркивался в его еду. Кормили здесь всего раз в день, поэтому отказываться от обеда было бы глупо. Андрес снимал с каши сгустки соплей и принимался за трапезу.

Вечером надзиратели возвращались и по порядку применяли к нему все виды пыток из своего списка. Сначала клали ему на лицо тряпку и поливали водой из канистры для симуляции утопления, в этот момент Иршад держал его голову, и иногда Андрес плечом или локтём чувствовал, как напрягается у того в районе промежностей. Садист-надзиратель испытывал эрекцию от причинения боли и неудобств. Когда Андрес терял сознание от удушения или избиений, Иршад наверняка кончал в трусы от наслаждения.

Следом приходила Сумая – тридцатилетняя женщина, находившаяся в заточении с шестнадцати лет. У неё были чёрные зубы и ужасное, зловонное дыхание. Во время охоты на ведьм её сожгли бы на костре за абсолютное уродство, ненависть к людям и отвратительный ехидный смех. У Сумаи были жирные волосы, никогда не видавшие мыла и расчёски, а от одежды настолько несло потом, что даже москиты не решались к ней подлетать. Она выполняла пункты из списка под названием «сексуальное унижение» и «принуждение к половому акту».

В Андреса стреляли из полицейского тазера. В момент, когда два электрода выстреливали из картриджа и вонзались в тело, мышцы сводило судорогой от электрических разрядов. В эти моменты Андрес лишался возможности мыслить, он лишь кричал, как дикий зверь, и молил, чтобы это прекратилось. Тело напрягалось против его воли, и казалось, что позвоночник вот-вот сломается.

В таком темпе Андрес начал сходить с ума. Он чувствовал, как деградирует до уровня земноводного.

Помимо пыток надзирателей была ещё одна – пытка собственным телом. Это был порез на лодыжке, который ему случайно нанёс Иршад острой застёжкой на ремне. Рана начала распухать, посинела и с каждым днём болела всё сильнее. Заражение набирало обороты. Без необходимого лечения он мог лишиться ноги, а если затянуть, то и жизни. Ни Иршад, ни Надир не обращали на это внимания, сколько бы он ни умолял привести к нему доктора.

Однажды ночью Андрес заснул раньше обычного, несмотря на оглушительную музыку и свет, бьющий в глаза сквозь веки. Он проснулся за час до утренних процедур и заплакал. Его тело трясло от холода, болели синяки, а нога раздулась до невозможных размеров. Он чувствовал, что ампутация теперь – единственный вариант. Пытки оказались эффективными, и двадцатичетырёхлетний парень наконец сломался.

В семь тридцать вошёл Иршад, как обычно довольный превосходным утром. Завтраком ему служило избиение Андреса.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он на ужасном английском.

– Я готов всё подписать, – ответил Андрес.

– Тебя плохо слышно. Ты сказал, что хочешь на утренние процедуры?

– Я подпишу всё, что захотите, – повторил он.