— Не дави, — дёрнул я его за рукав. — А ну как в отказ пойдёт? Ничего не докажем.

Но толи вербальный посыл Станислава достиг цели, толи невербальный, в виде суровой рожи с пульсирующей веной, однако Игнат перестал теребить семисвечник и неверными ногами тихонько пошкандыбал навстречу публике. Поравнявшись с Емельяном, он сделал шаг в сторону и, уверившись, что святой отец до него не дотянется, воздел руки к небесам.

— Люди добрые! — проголосил он дребезжащим от волнения фальцетом. — Смилуйтесь надо мною!

Емельян замолчал и ошарашено уставился на своего подручного. Прихожане разинули рты.

— Я виноват, — продолжил Игнат, уронив руки, словно плети. — Страшно виноват перед вами, — и слёзы покатились по его впалым щекам. — Я так долго молчал.

— Игнат, — пробасил Емельян, не двигаясь с места, — ты нездоров. Пойди приляг, мы поговорим после службы.

Но пацан лишь мотал рыжей башкой.

— Не препятствуй богослужению, а нето... — пригрозил поп, но безуспешно, паренёк вошёл во вкус, и мандраж публичного выступления сменился куражом:

— А нето что?!

— Уймись! В тебя никак бес вселился!

— В меня?! Вот значит как, отче?! Так расскажите же этим добрым людям, как этот бес в меня проник!

— Пошла жара, — пихнул я Стаса локтем, посмеиваясь.

— Опомнись, Игнат, — повернулся «отче» к мальчишке и протянул руку.

— Не троньте меня! — отстранился тот. — Они должны знать!

— Ну давай уже, рожай, — буркнул Станислав.

— Ты сам не разумеешь, что говоришь, — отступил Емельян, приложив ладони к груди. — Вспомни, о чём мы беседовали с тобою, вспомни мои наставления.

— Наставления?! — заорал Игнат, присев, будто собрался прыгнуть на своего мучителя. — Молчать — вот все ваши наставления!

— Нет-нет, — замотал головой Емельян. — Я же объяснял. Будь благоразумен.

— Он лжёт вам!!! — гаркнул Игнат, тыча в священника пальцем.

— Заклинаю... — попятился тот, вцепившись в свою епитрахиль.