Один раз она облизывает губы, два раза, три.
— Можно мне немного воды?
— Нет, — качаю головой, радуясь, что она начала путь к своей гибели.
Если бы мне пришлось продолжать слушать ее Богом забытую бессвязную речь дальше, то это бы вынудило меня ускорить ее смерть.
Мне это нужно. Мне нужно смотреть, как ухудшается ее состояние. Мне нужно видеть ее глаза, когда она поймет, что смерть пришла за ней. Это единственный шанс сохранить здравый рассудок.
До встречи с Эрикой я обижал беззащитных животных, маленьких детей — всех тех, кто не смеет проронить ни слова в мой адрес. Потом я встретил ее, и все изменилось. Я хотел быть для нее лучшим мужчиной. У нее это легко получилось, и вдруг я почувствовал то, о чем не знал: я был способен на любовь, сочувствие, беспокойство. После несчастного случая все снова изменилось. Причинить вред невинному было недостаточно. Мне пришлось ударить провинившегося. И когда
— Теперь вы позволите мне уйти? — из ее глаз текут слезы, изо рта — слюни.
— Нет, — я улыбаюсь, вглядываясь в ее растерянное лицо.
— Но... но вы сказали... — умолкает она, глаза проясняются от понимания происходящего лишь на секунду, прежде чем ее голова падает набок, и она закрывает глаза. — Я не могу... — ее желудок скручивает спазмом и ее рвет. Она протягивает трясущуюся руку ко рту и вытирает его, там, где желчь растекается в уголках ее губ, и открывает глаза, чтобы посмотреть на свои влажные пальцы. Тяжело дыша, девушка прислоняет голову к стене и закрывает глаза.
— Я хочу домой, — хнычет она.
— Не сегодня.
Зная, что она не может сбежать, я оставляю ее развязанной в сарае и укрываю нас обоих одеялом.
Это будет долгая ночь.
Утро наступает с потоком солнечного света, пробивающегося сквозь щели двери сарая. Я с сожалением встаю, чтобы позаботиться об Эрике. Дыхание девушки стало тяжелым, и она больше не пытается говорить. Перед тем как уйти, я становлюсь на колени перед ней и хватаю ее запястье руками, чтобы ощутить пальцами слабое сердцебиение.
Я беру ее спящее лицо в руку и улыбаюсь ей.
— Ты скоро будешь дома, — обещаю я. — Но пока нет. Моей девочке нужен ее завтрак.
Я встаю и подхожу к двери, крадя один последний взгляд, прежде чем направляюсь домой. Не желая брать на себя больше, чем нужно, достаю миску и заполняю ее хлопьями. Хотя Эрика всегда хочет молоко с хлопьями, я подаю ей их сухими, так что мне не придется убирать беспорядок, который она и без этого устроит.
Я спешу наверх, с шумом открывая дверь, и кричу, чтобы разбудить ее. Эрика пугается, ее глаза открываются, она смотрит на меня стеклянным взглядом от тяжелой дозы снотворного, которое я дал ей прошлой ночью. Я должен дать ей больше, чтобы мне не пришлось оставить девушку в покое в сарае до наступления ночи.
Эрика бормочет мое имя и закрывает глаза, когда я быстро прикасаюсь губами к ее губам. Она моргает мне пару раз и пытается улыбнуться. Вместо того чтобы воодушевиться от этого жеста, я отвожу взгляд, раздраженный тем, что она отвлекла меня от моей задачи.
— Время кушать, милая.