– Погодите, – таинственно произнесла она.
Мы услыхали в коридоре какую-то беготню и возбужденные голоса, повторяющие: «Да каким же это чудом…», «Что, черт побери…». А потом в кухню вошла медсестра и сразу же обратилась к Лизе:
– Это твои делишки.
Мы выбежали посмотреть, что же произошло.
Лиза обмотала все предметы в рекреационной комнате (вместе с несколькими сидящими там кататониками), телевизор и все опрыскиватели противопожарной системы на потолке… туалетной бумагой. Долгие метры бумажных складок тянулись вверх и вниз, свисали, карабкались, болтались, кое-где вспухали и выпячивались, образуя необычные, шелестящие драпировки. Все это было и ужасно, и великолепно.
– Она вовсе не была накачанной, – объявила Джорджина. – Просто она готовила заговор.
У нас было очень классное лето, а Лиза много рассказывала нам о том, что делала те три денька на свободе.
СЕКРЕТ ЖИЗНИ
У меня посещение. Я сидела в рекреационной и наблюдала за тем, как Лиза пялится в телевизор, как вдруг вошла медсестра и сказала мне:
– К тебе гости. Мужчина.
Конечно же, это не был мой охваченный проблемами парень, и прежде всего потому, что уже не был моим парнем. Да и вообще, может ли быть парень у девушки, которую закрыли в сумасшедшем доме? Впрочем, у него даже не было сил приходить сюда. Как выяснилось, его матушка тоже когда-то провела какое-то время с шизиками, потому-то у него и не было сил на то, чтобы освежить воспоминания.
Не был это и мой отец. Он вечно ужасно занят.
Не был это и мой учитель английского языка из средней школы. Он потерял свою должность, и его перевели в какую-то школу в Северной Каролине.
Пришлось идти поглядеть, кто же это был.
Мужчина стоял возле окна в гостиной, глядя на мир за окном; высокий, словно жирафа, с плечами, обвисшими словно у какого-нибудь академического интеллектуала, с ладонями, выглядывающими из коротковатых рукавов пиджака, и с редеющими волосами, образовавшими вокруг головы серебристые кружева. Услыхав, что я вхожу, он повернулся в мою сторону.
Это был Джим Уотсон. Я чертовки обрадовалась его визиту, поскольку еще в пятидесятые годы он открыл секрет жизни, и у меня теплилась надежда, что вот сейчас он мне его и откроет.
– Джим! – воскликнула я.
Он приблизился ко мне колышащимся шагом. Всегда, когда нужно было обращаться к публике, он передвигался так, словно его нес ветер: пошатывался, дрожал, а образ его фигуры стирался будто в кинокадре – вот почему он мне дико нравился.
– Ты прекрасно выглядишь, – заявил он.
– А ты чего ожидал? – спросила я.