Цинтия считала иначе.

– Но ходит же она вполне нормально, – стояла она на своем.

– А я – нет, – вмешивалась Полли.

И правда, хождение Полли совершенно не отклонялось от нормы. Полли ходила выставив руки вперед, ее красно-белые ладони странно свисали с запястий, а стопы как бы волочились за нею по полу. Со времени того плача ей ничего не помогало. Не помогали даже мокрые ледяные простыни. Полли все время кричала по ночам. В конце концов ей прописали какие-то лекарства.

– Понадобилось какое-то время, – успокаивала я ее. – В самом начале нового курса лечения ты ходила совершенно нормально.

– А вот теперь – нет, – отвечала она, глядя на свои ладони.

Я спросила у Лизы, получает ли она какие-нибудь лекарства, но она не захотела отвечать.

И так у нас прошел месяц, потом второй, потом вся зима. Лиза сидела с кататониками перед телевизором. Полли передвигалась словно искусственно оживленный труп, Цинтия плакала после электрошоков («Я не печальная, – объясняла она нам, – просто не могу удержаться от слез»), а я с Джорджиной просиживала в нашей двухместной палате. Нас считали самыми здоровыми.

С наступлением весны Лиза начала проводить чуть больше времени за пределами рекреативной комнаты. Говоря точнее, она начала засиживаться в туалете, но, что ни говори, какая-то перемена.

– Что она там делает, в своем туалете? – спросила я как-то у дежурной.

А это была новенькая медсестра.

– Я что, проверять обязана, кто там что делает в туалете? – ответила та вопросом на вопрос.

И тогда я сделала то, что мы частенько и с громадным удовольствием устраивали по отношению к новым сотрудникам. Я оторвалась на ней.

– Да ведь там в минуту можно повеситься! Ты вообще что думаешь, где ты находишься? В школьном интернате?! – заорала я и приблизила свое лицо прямо к ее носу. Ей это не понравилось, они вообще не любят прикасаться к нам.

Я заметила, что каждый раз Лиза в туалете заходит в другую кабинку. Их было четыре, и каждый день Лиза посещала их все. Хорошо она не выглядела. Поясок свободно свисал с ее бедер, а кожа казалась даже желтее обычного.

– Может у нее понос, – поделилась я как-то мыслью с Джорджиной.

Но та упрямо утверждала, что Лиза накачана лекарствами, и что она сама не знает, что вокруг нее происходит.

Когда однажды, в один прекрасный майский день мы завтракали, неожиданно хлопнула дверь, и на кухне появилась Лиза.

– Телевизор потом, – только и сказала она.

Она налила себе чашку кофе, как делала это каждое утро, и уселась рядом с нами за стол. Она улыбалась нам, а мы улыбнулись ей в ответ.