– Да. Ты уже спрашивал пять минут назад.

Подруга прямо-таки излучала оптимизм, ей даже удалось ненадолго отвлечь меня болтовнёй от тревожных дум. Пока я не обратил внимание на то, что Осока обхватила себя руками.

– Болит что-то? – забеспокоился я.

– Ничего не болит, успокойся. Прохладно здесь, вот и всё.

Привстав, я потрогал её плечо, лоб…

– Да ты холодная, как лёд! А ну, быстро в медотсек, пусть Герхард ещё раз осмотрит.

– Хорошо, хорошо, – Осока поднялась с кресла… и пошатнулась. Я подхватил её, через мгновение рядом оказалась и Падме.

– Всё хорошо, я просто оступилась, – попыталась освободиться подруга. Но я, не слушая более возражений, подхватил её на руки и понёс к турболифту. Медицинские анализаторы снова принялись за дело. И снова не показали ничего угрожающего. Пониженная температура, 35.4°, пониженное давление и пульс, в остальном – норма. Я кинулся в трюмный зал. И был поражён: Людмила спала, как ни в чём не бывало! Спала, подвешенная за руки на стене! Двумя увесистыми пощёчинами я разбудил киллершу.

– Что, сдохла твоя подружка? Мочить меня пришёл? – ядовито спросила она. – Ну, ну, покажи своё истинное лицо! Цивилизованные люди, интеллигенты вонючие, фу ты, ну ты! А чуть что, весь лоск слетает, и становитесь тем, что вы есть на самом деле. Зверьми!

Безумная, немотивированная злоба пленницы слегка отрезвила меня. И я более спокойно задал вопрос:

– Чем ты её отравила? Что это за нож? Ритуальный? Чей? С какой планеты?

– Какая тебе разница? Если она ещё не сдохла, иди к ней, наслаждайся последними мгновениями. Она всё равно умрёт, и никакого спасения нет. Нет, понял ты?

Кулаки мои непроизвольно сжались, хотелось двинуть мерзавке уже всерьёз, но я сдержался, и даже не выругался, сказал только сквозь зубы:

– Это мы ещё посмотрим.

В коридорчике у медотсека я столкнулся с Ианом. И забросал его вопросами:

– Ну? Что там? Из чего сделан нож?

– Не можем определить, – развёл руками механик. – Пробу взять и то не смогли. Это лезвие не режет плазменный резак. А отражённым лучом ловим пустоту. Пустоту, сдвигающую поляризацию света на сорок пять градусов. Впервые такое вижу.

– Придётся продолжить допрос, – поморщился я. – Пойду, спрошу у Герхарда, нет ли у нас подходящей химии, чтобы развязать ей язык.

Нужной химии, к сожалению, в комплекте не оказалось. Армейские аптечки, позволяющие экстренно остановить кровотечение, поддержать силы раненого на время транспортировки… или выполнить задачу раньше, чем наступит смерть – имелись. А специфических препаратов для ведения допроса – не было. Всё это время мы полагались на таланты Осоки. Слишком полагались на неё, не задумываясь, что и с ней может что-то случиться. А «с пристрастием» ни я, ни Рийо, ни фоллинка не умели. Поэтому Людмила либо отмалчивалась, либо откровенно издевалась над нами, а ничего путного не сказала.

Осоке, меж тем, становилось хуже. Слабость нарастала, появилась обильная испарина, смуглая обычно кожа стала бледнеть, на ней проступили веточки вен.