В это время появились преследователи.
Впереди шел проводник. Скорее всего тот старик, о котором докладывал Ахметов. Старик, как и говорил Ахметов, заметно припадал на правую ногу. Так, как будто у него постоянно подворачивалась нога в лодыжке.
За стариком пробирались полицаи, за полицаями — немцы. В бинокль Речкину хорошо был виден и порядок шествия, и лица тех, кто шел впереди.
Старик держал в руках шест. Делал несколько шагов. Промерял шестом дно. Шест помогал старику держать равновесие, когда у него что-то случалось с ногой. В такие моменты он шумно шлепал концом шеста по поверхности болота, как бы опирался на него.
Он был очень стар. Речкину в бинокль хорошо было видно, как поредели, истончились его седые волосы. У старика слезились глаза. Не от ветра, ветра не было. Кожа на щеках обвисла, на шее сморщилась. Шея напоминала черепашью, когда та сжимает ее, чтобы втянуть голову в панцирь.
В бинокль разглядел Речкин и того полицая, о котором докладывал Ахметов. Здоровенного битюга с глубоким, скорее всего от сабельного удара, косым шрамом на щеке. Полицай прилип к старику, не отставал от него ни на шаг. В правой руке держал пистолет. В те моменты, когда старик припадал на ногу, а потом выпрямлялся, полицай подталкивал проводника пистолетом.
Полицаи, за ними немцы двигались по болоту плотно, на это обстоятельство Речкин обратил особое внимание. Подумал о том, что по болоту подобным образом ходить нельзя…
Старик вел преследователей мимо того островка, на котором засели Козлов и Асмолов. Вел по той подводной кромке, которую проверяли Кузьмицкий с Асмоловым. Она заканчивалась провалом.
В душе Речкина шевельнулось сомнение. Может быть, разведчики ошиблись, а старик знает проход…
— Дай глянуть, лейтенант, — попросил бинокль Пахомов. — Хочу разглядеть лицо той падлы, что на нас гадов ведет.
Речкин передал бинокль Пахомову.
Вспомнилось предположение Кузьмицкого. На месте болота когда-то добывали торф. Торф выбирали ячейками. Оставляли перемычки для каталей. Для тех, кто возил торф на тачках к буртам. Эти перемычки частью размылись, передвигаться по ним было невозможно, другие почему-то остались более-менее твердыми. Предположение Кузьмицкого казалось реальным. По одной из таких перемычек разведчики пробрались на остров. Возле перемычек шесты не доставали дна.
Старик меж тем миновал засаду.
Речкин стал считать. Полицейских насчитал сорок восемь, немцев было гораздо больше. Голова цепочки приближалась к острову, а они все шли и шли, им не было видно конца.
— Насмотрелся? — шепотом спросил Речкин, полуобернувшись к Пахомову. — Передай бинокль Галкину.
— Я без бинокля вижу, товарищ лейтенант, — сказал подпольщик. — Старика не знаю, вижу впервые. Тот, что за ним приклеился, известный палач, начальник полиции Волуев. Степан Сыч тут же. Помощник Волуева. Из сволочей сволочь. Вся их орава в цепочку выстроилась, мерзкие типы. За ними идут солдаты оперативной команды СС. Давно они у нас свирепствуют.
Резкие слова произносил подпольщик, оставался тем не менее сдержанным. Умеет владеть собой, отметил про себя Речкин. Он более внимательно пригляделся к Галкину. Увидел плотно сомкнутые губы, застывшие в неподвижности серые глаза. Смотрел подпольщик твердо.
Речкин приложил бинокль к глазам, оглядел всю цепочку преследователей. Пытался понять, почему они идут так тесно. Пока он не понимал замысла врага. Стрелять из болота можно, но почему такая теснота. Вроде психической атаки: смотрите, мол, как нас много. Или они стараются приблизиться друг к другу, чтобы создать погуще стену огня? И полицаи, и немцы шли, оскальзываясь. Оступаясь, хватались друг за друга. В такие моменты через бинокль был заметен испуг на их лицах.
Речкин наконец понял причину тесноты. Враги боялись топей. Потому они и жались друг к другу. Каждый из них боялся отстать, оступиться, быть затянутым в трясину.
Старик приблизился к острову метров на сто. Припал на правую ногу, шлепнул шестом, выпрямился. Волуев подтолкнул проводника пистолетом. Старик дернул плечом. Как отмахнулся. Не стращай, мол, без тебя знаю, что и как. Поднял голову. Посмотрел на небо, в котором продолжал кружить самолет, на тот островок, где сидели в засаде Козлов и Асмолов.