И тут Лара совершила ошибку: взглянула ему в лицо. И застыла. Зрачки Мирека хищно расширились, чернота затопила прозрачную зелень радужек, а там — в этой темной глубине — полыхало сильное и однозначное желание. От которого делалось страшно.

Дернув головой, Лара с усилием отвела взгляд: будто вырвалась из плена.

— Ну вот и решили, — пробормотала она, еле ворочая пересохшим языком. — Всего хорошего.

И почти бегом бросилась в свою комнату. Мирек крикнул ей что-то вслед на чешском, но она не разобрала слов.

Уже оказавшись у себя, Лара обессиленно упала на кровать и закрыла лицо руками. Она не была уверена, что сделала правильный выбор, оставшись здесь.

Сначала было неловко до безумия. Неловко завтракать, неловко ходить в душ, а про поход в туалет и говорить нечего. Именно поэтому Лара старалась все это проворачивать в те моменты, когда соседа не было дома. Первые дни у неё получалось вообще не сталкиваться с Мирком: для этого она постоянно прислушивалась к тому, что происходит за стеной, а если вдруг хлопала соседская дверь — тут же скрывалась в своей комнате. К концу первой недели совместной жизни Лара выучила его расписание, и стало легче.

С утра до занятий Мирек всегда уходил кататься примерно на час. Она как раз успевала умыться и позавтракать. Потом он возвращался и принимал душ (Лара в это время убегала на работу, всегда почему-то густо краснея от шума воды за закрытой дверью ванной) и тоже уходил на учебу. В университете они оба вели себя подчеркнуто нейтрально: Мирек перестал быть возмутителем спокойствия на её занятиях, и Лара перестала к нему цепляться.

Тонда недоумевал: чтобы его друг добровольно отказался от покорения девушки, которая втемяшилась в его упрямую башку? Никогда такого не было. Что-то здесь нечисто. Но Мирек молчал, как партизан, ни словом не обмолвившись о том, что с недавнего времени эта самая девушка ночует в соседней с ним комнате. И уж, конечно, не стал рассказывать Тонде о том, что спит он с тех пор отвратительно, что от запаха Лариного геля для душа у него стойкая эрекция и что столько он не дрочил даже в подростковом возрасте.

Возвращался Мирек в общежитие около четырёх, да и то не всегда. Чаще всего уезжал куда-то со скейтом, а Лара в это время спокойно готовилась к занятиям. И когда вечером слышала, что Мирек вернулся, старалась уже больше на кухню не выходить. Только если в туалет прошмыгнуть мышкой.

И все же иногда они пересекались. И эти мгновения общения напрягали Лару сильнее всего, потому что в них Мирек внезапно был совсем другим. Не таким, как в аудитории. Иногда казалось, что наглый прищур и презрительную полуулыбку он надевает только перед выходом из дома — как и свою любимую чёрную бейсболку.

— Я могу умыть, — предложил как-то Мирек, когда Лара поставила возле раковины грязную чашку и тарелку.

— Э-э-э, — Лара оторопела, — ты имел в виду «помыть»?

Он кивнул.

— Ты хочешь помыть мою посуду?! Зачем?

— Могу, — повторил терпеливо Мирек, — абы ты не опоздала.

— Чтобы, — автоматически поправила Лара, все еще удивленно на него таращась.

Она действительно опаздывала и как раз раздумывала, сполоснуть посуду сейчас или уже бросить её до вечера.

— Не… не надо, — язык почему-то плохо её слушался, и щекам вдруг стало жарко. — Я сама помою, когда приду с работы. Но спасибо… Мирек.

Он коротко кивнул, и на мгновение их взгляды встретились. «Боже, какие же у него глаза», — в который раз подумала Лара. Невероятного цвета! Прозрачный зеленый с искрами — как морская вода, пронизанная солнцем. И тут же, устыдившись своих мыслей, отвернулась и выскочила в коридор, пробормотав себе под нос «пока».

Они так и не стали общаться на «вы». Во всяком случае дома. Ларе пришлось с этим смириться, убедив себя, что не такая и большая у них разница в возрасте и что в принципе ничего страшного в этом нет. Лишь бы это «тыканье» не перешло в нечто большее, но вроде не должно было. Лара строго за собой следила.