– Так ты согласен? – Старясь «держать марку», переспросил Петр Петрович. Но я-то прекрасно видел даже сквозь его «каменную маску» на лице, что он прямо ссыт кипятком от моего согласия. Уж я-то успел изучить реакцию его двойника из своего мира.
– Давай, уже, товарищ оснаб! – С таким же деланным безразличием согласился я, хотя внутренне меня и подтряхивало, но совсем немного. Хотя, а чего мне бояться? Даже если коньки откину – туда мне и дорога! Думаете, я за жизнь цепляться стану? А поживите лет двадцать немощным и даром никому не нужным старым пердуном, и я на вас посмотрю: останутся ли у вас еще какие-нибудь желания, кроме, как лечь и спокойно издохнуть? То-то же! – Действуй! – произнес я вслух. – А то задолбало уже, сидеть здесь, как какому-то уродцу в клетке!
– Не волнуйся, Старик, ничего плохого с тобой не случится, – пообещал Петр Петрович, потирая ладони. – Опыт у меня в Менталистике большой, еще со времен царя батюшки…
– А мне вот что интересно, товарищ оснаб, – решил спросить я, пока еще, так сказать, при памяти, – в лагерях тоже побывать довелось? Как и вашему двойнику?
– Значит, и у вас революционная власть по тому же пути прошла? – вопросом на вопрос ответил Петров.
– Значит, пришлось-таки по делянам с топором походить? – Сделал я соответствующие выводы.
– Ну, не с топором, и не по делянам, – хмыкнул оснаб, – но баланды лагерной похлебать пришлось вволю.
– А слинять за бугор в двадцатом? Да с тем же Деникиным? Ведь вы, товарищ оснаб, если не ошибаюсь, и события этого мира как-то образом взаимно повторяют мою реальностью, входили в состав его контрразведки? – Я неожиданно для себя вновь перешел на «вы» со старым командиром и впоследствии – очень близким другом.
– Ну, если вы так хорошо знаете моего двойника, я думаю, ответ вам заранее известен, – холодно отбрил меня Петров. – Если коротко: я – русский! И я, не побоюсь этого слова – патриот!
– Да, командир, ты точно такой же! – довольно заключил я.
– Позвольте теперь и мне поинтересоваться такой осведомленности о моей личной жизни…
– После войны я служил под твоим командованием, товарищ летнаб. Сначала в МГБ СССР, потом в КГБ СССР… Я был последним, командир, с кем ты общался перед смертью… – Из моего глаза, побитого катарактой, выкатилась одинокая слезинка и пугливо спряталась в глубоких морщинах. Не должен настоящий мужик раскисать, но, сука, мой голос предательски дрогнул. – И я был первым, кто бросил ком земли на крышку твоего гроба…
Глава 7
Петров недолго «переваривал» мои откровения:
– Значит, это ты меня хоронил? А как же моя семья? Дети? Внуки-правнуки?
– Да не было у тебя никакой семьи. – Хоть мои слова и прозвучали жестко, но, правда, она иногда такая злобная сука. – И детей, внуков и правнуков тоже никогда не было. Бляди – были. И нормальных баб тоже хватало. Но в основном бляди.
– Но у тебя же получилось, Старик? – с какой-то потаенной надеждой спросил оснаб.
– Получилось, – ответил я. – Но супружница моя, Глафира Степанна, за счет службы моей до срока в могилу сошла… Переживала сильно, вот и надорвалась, бедная… – На глаза вновь навернулись слезы, ведь до сих пор не могу забыть красавицу мою. – А твоя жена, командир – это наша гребаная служба. А семья – управление контрразведки! Или я не прав, товарищ оснаб?
В ответ Петров лишь согласно кивнул, а я вслух пропел несколько строк незабвенной «Казачьей» Розенбаума:
– Только шашка казаку во степи подруга, только шашка казаку в степи жена…