Никаких туннелей, никакого света. Просто непроглядная тьма и голоса. То ближе, то дальше. Что говорят – не понимаю, смысл не улавливаю. Я будто не здесь, наблюдаю издали, со стороны. Различаю лишь эхо произнесенных звуков. Даже нет уверенности, что я всё ещё жива…
Возвращение в реальность происходит постепенно. Не сразу осознаю, что я всё-таки вернулась, а дама с косой не солоно хлебавши ушла дальше – искать новую жертву.
Я будто карабкаюсь на отвесную скалу. Из последних сил, через полную невозможность… Борюсь за каждый сантиметр каменного чудовища, за каждое мгновение своей жизни. И ни конца нет, ни края…
Выздоравливаю медленно. От медсестёр случайно узнаю, что лекарства мне купила за свои деньги врач. Это в голове не укладывается. Но там сейчас творится такой хаос, что вряд ли хоть что-то можно разложить по полочкам. Зато теперь я точно знаю, что жива!
В первые дни болезни, пока я лежала дома, телефон разрывался от звонков и сообщений, но не было ни сил, ни желания на них отвечать. Да и кто мне мог звонить и писать, кроме Лены, по вине которой я и заболела? Разве что ещё кто-то из университета, но и с ними общаться я не хотела.
В больницу я, вероятнее всего, телефон не взяла – не до того было. Вспомнила о нём, лишь когда наконец начала выздоравливать.
- Мам, принеси мне, пожалуйста, мой смартфон. Скучно тут до ужаса.
- Ладно, поищу, если не забуду. Но ты же помнишь, что врачи запретили тебе висеть в гаджетах? Скажи спасибо, что жива осталась, ноги-руки работают и кукуха на месте. Шутка ли – менингит…
Такой разговор с завидным постоянством происходит каждый раз, когда мама меня навещает. Я уже начинаю предполагать, что она продала мой смартфон от безденежья или обменяла его на продукты, а теперь боится признаться. Как иначе объяснить, что вот уже вторую неделю я не могу её допроситься сделать для меня такую элементарную вещь?
И дело даже не в самом телефоне. В последнее время мама меня всерьёз беспокоит. С ней что-то происходит, она как-то неуловимо становится не похожей на себя. Не резко, постепенно, но всё равно меня не отпускает ощущение, что её подменили. Трудно объяснить, что именно не так. Кажется, что из сильной женщины выдернули стержень, и она превратилась в мямлю-размазню, которой никогда на моей памяти не была. Повлияла ли на неё так моя болезнь, или случалось что-то другое – не понимаю. От расспросов она уклоняется, норовит тут же перевести разговор на другую тему.
Наконец наступает день выписки. На дворе бушует июль. Я будто выпала из жизни на приличный временной кусок. И не заметила ни окончания весны, ни начала лета…
Собираю свои нехитрые пожитки и жду маму. Без телефона трудно скоординироваться, и я с обеда сижу, глядя в окно, в надежде, что хоть забрать меня она не забудет.
Мама появляется около пяти часов, когда все, кого сегодня выписали, давно разъехались по домам. Но я всё равно ей рада. Надоела больница до чёртиков.
Хочу поскорее оказаться в своей комнате, в тишине и покое. При моём диагнозе выписка не означает выздоровление, впереди ждёт множество запретов, ограничений и усилий, чтобы болезнь отступила и ушла бесследно. Строю планы на ближайшее будущее. И все они непременно связаны с возвращением домой.
Когда двигаемся по дорожке к воротам больницы, сталкиваемся с Инной – девушкой, которая лежала со мной в одной палате.
- Таня, мы торопимся, – мама нервничает, не давая мне перекинуться парой фраз. – В другой раз поговорите.
И всё-таки, с ней определённо что-то не так… Не хочу спорить, но прекратить разговор на полуслове и сразу попрощаться с девушкой не получается.
- Таня, заканчивай скорее, мы опоздаем на электричку! – шипит с раздражением.
Увлечена попытками вежливо свернуть беседу, чтобы девушка не обиделась, а потому не сразу реагирую. Попрощавшись, семеню за мамой, на ходу задавая вопросы.
- Какую ещё электричку? Что ты придумала?