— Так я и подозревал.

— Резали её настоящим острым ножом. Вот эти порезы нанесли, пока она ещё живая была. В основном. А какие-то — уже после. Глянь-ка на её руки, — доктор Тинн нагнулся, взял одну из рук, приподнял и перевернул, чтобы папе было видно. — Вон на них какие порезы — похоже, она пыталась дать этому парню отпор. Кое-где ещё следы царапин от ногтей. Значит, бо`льшую часть он проделал ещё до её смерти. Гляди, как она впивалась ногтями себе в ладони — видать, боль пыталась вытерпеть. Вот тут, на спине, у ней колотая рана, и ещё рубец в области почек. Все неглубокие, кроме колотой раны. Вот она-то довольно глубокая и неровная — изогнул, когда вытаскивал орудие. Сдаётся мне, она пыталась отбиваться, у него был нож, он нанёс ей порез, она вскинула руки, удар пришёлся по ним, она пустилась бежать, он вогнал нож ей в спину, потом нанёс рубленую рану или ещё чего-нибудь. Она упала, и судя по тому, как выглядит… ну, знаешь, у ней там, внизу… в общем, он её изнасиловал. Она вся изранена, так что тут у нас явно принуждение. А как управился, он её опять немного порезал, ещё живьём. У ней клитора нету.

— Чего нету? — не понял папа.

— Это там, внизу, где причинное место. Потрёшь там у живой женщины — возбудится.

— Да?

— Ну да, — кивнул доктор Тинн. — Махонькая такая шишечка, перекатывается под пальцем. Мужику такие вещи знать надо, ну да ты понял ведь, о чём я толкую.

Папа снова кивнул — как будто обдумывал некую великую тайну или некое общеизвестное знание, но такое, которое раньше почему-то от него скрывали. Я подшил это знание в папку и поставил на полку в своём мысленном шкафу для бумаг, хотя в то время не был уверен, что оно мне вообще когда-нибудь пригодится.

Папа спросил:

— Так он его вырезал? Ну, этот кли…

— Клитор. Да, вот именно так и сделал. И судя по тому, как выглядит рана, крови оттуда вытекло порядочно. Верно, она и тогда пока ещё живая была, хотя тут точно не скажешь. А кучу других порезов, рубцов и так далее он, по-моему, нанёс уже после, когда её удавил.

Доктор Тинн склонился над столом.

— Вот посмотри-ка на её горло. Видишь, какие синяки? Это он её руками душил. А когда прикончил, думаю, бросил её в реку.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, за точность не поручусь, но в лёгкие вода не зашла, так что она не утопла. Я об утоплениях мало что знаю. Вот было пять лет тому наводнение, так там двадцать пять душ утонуло. А уж я видел, что с ихними телами сделалось.

— Двадцать пять душ? — удивился папа. — Пять лет назад? Что-то я ничего похожего не помню.

— Так ведь белых-то среди них не было.

— Вот оно что, — сказал папа.

— Когда эту женщину бросили в воду, она уже померла. У ней и на лбу царапины всякого рода, и в уголке глаза обломок гальки засел. Галька речная. Если бросить тело в реку, ляжет оно, вернее всего, лицом вниз, его потащит течением и оцарапает о дно, вот на лбу это как раз видно. Немного воды обнаружилось во рту, в горле, в носу, но не в лёгких, так что, полагаю, она была уже мёртвая.

— Звучит разумно, — проговорил папа. — Но если он забросил её в реку, как это соотносится с тем, что нашлась она привязанной к дереву?

— Ну что ж, тут доктор Стивенсон может быть в какой-то степени прав. Кто-то выудил тело из реки и нанёс ещё несколько порезов. Груди ей разрезали уже точно после. Это можно сказать наверняка, потому что крови из них, по сути, совсем не вытекло. Так что резал он уже по трупу.