— Бабушка умерла, а хоронить не на что, в кармане ни гроша. Оттого и грустный.

— Бабушку, конечно, жалко, — сказал унтер-офицер. — Только что же унывать, она свое отжила. А деньги найдем — шапку по кругу, и все тут. Другого горя нет?

— Если такой добрый — помоги разыскать унтер-офицера Сладкова. Зовут Иваном Давыдовичем.

— Я Сладков, а ты — Дыбенко с «Императора Павел I». Откуда знаю — не расспрашивай.

И рассказал, что они с Ульянцевым по очереди дежурили в районе стоянки «Павла I», все ждали Ховрина, Светличного или Дыбенко.

Так удалось установить связь с руководителями Главного судового коллектива РСДРП, получить пятьсот экземпляров прокламаций Петербургского комитета партии для Главной базы.

— Пусть каждый матрос знает, кому нужна война и почему мы выступаем против нее, — говорил Сладков. — Там изложено, за что борются большевики.

…«Павел I» вернулся в Гельсингфорс и занял свое постоянное место в гавани.

В один из вечеров, когда матросы на «Павле I» ужинали, разнеслась весть: на «Гангуте» бунт!

«Что это? — встревожился Павел. — Вчера видел Полухина, передал ему прокламации. О восстании Володя ничего не говорил. Значит, вспыхнуло внезапно»…

А старший офицер «Павла I» Гертнер уже подбирал надежных матросов и унтер-офицеров, чтобы в случае необходимости послать на «Гангут» усмирять бунтовщиков. Значит, дело серьезное. Надо помочь товарищам. Но как? Павел встретил Марусева, потом Ховрина. Решили собраться на броневой палубе в два часа ночи. Оповестили активистов… Пришли 130 человек. Горячо спорили. Одни — в их числе и Дыбенко — стояли за решительные действия: перебить офицеров; захватить линкор и присоединиться к «Гангуту». «Флот к восстанию не готов, все может кончиться поражением, а силы нужно собирать и беречь». Так говорил Ховрин. Его поддержали Светличный, Марусев. Дыбенко согласился с товарищами. Решили: установить контакт с Кронштадтом и петроградскими организациями.

Стихийное выступление на «Гангуте», как выяснилось, началось во время ужина. Вместо макарон, которые обычно выдавали после угольных авралов, была подана прескверная каша. Команда есть отказалась… «Каша — только повод, — думал Дыбенко. — Гангутцы восстали против войны, каторжной дисциплины и ненавистного самодержавного строя…»

Правительство и флотское командование быстро приняли меры, помешали стихийно возникшему восстанию перерасти в вооруженное выступление. На «Гангуте» арестовали 95 человек, на крейсере «Россия» —16, а на других кораблях вылавливали активистов. На «Павле I» выбрали Николая Ховрина и Василия Марусева. «Уже сидели в тюрьме — значит, бунтари». В Кронштадте разгромили Главный судовой коллектив РСДРП, а его руководителей — Ивана Сладкова, Тимофея Ульянцева и других — отдали под суд, и всем им грозило длительное тюремное заключение.

«Как помочь гангутцам?» — размышлял Дыбенко. И он решился…

Возвратившись из увольнения, поделился с товарищами:

— Был у адмирала Максимова, просил выступить на суде в защиту унтер-офицера Франца Янцевича и Григория Ваганова. Они старшие по званию среди арестованных и им грозит смертная казнь.

— И как это тебе на ум взбрело, — сердито спросил Светличный. — Ходить к адмиралу?

Дыбенко ответил, что ходил он вместе с бывшим вестовым адмирала Васильевым и что Максимов обещал подумать.

Через день стало известно, что вице-адмирал Максимов экстренно выехал в Англию[3]. Удивился Дыбенко такой поспешности: «Что бы все это значило?»

Арестовали и Павла, но быстро выпустили и вместе с другими отправили на сухопутный фронт под Ригу.