Полчище слаанешитов оставляло за собой явный и обширный след — потерять его было невозможно. В отличие от более дисциплинированной армии на марше, которая только вытаптывает землю, иногда устраивает бивуаки и периодически добывает себе пропитание, Гедонисты сметали буквально все на своем пути, как стая прожорливой саранчи. На протяжении многих миль они могли прилежно месить дорожную грязь, а потом вдруг рассредоточивались по близлежащим лесам и без очевидной надобности рубили в щепки деревья, пришпиливали стрелами к сучьям всевозможных птиц — словно были не в силах сдержать порыв мимоходом потренироваться в рубке или стрельбе. Время от времени Ферендиру и его наставникам попадались изуродованные трупы самих Гедонистов Слаанеша. Некоторые тела были расчленены и разложены на земле в форме жутких узоров, другие подвешены или прибиты к достаточно крепким нижним ветвям деревьев, словно пугала. Причины расправы над этими злополучными страшилищами оставались загадкой. Одно было ясно — периодически этим тварям нужно было удовлетворить жгучую потребность в бесчинствах, разрушениях и неких примитивных гнусных жертвоприношениях, пусть и из числа собратьев.

Необъяснимость этих поступков особенно пугала Ферендира. Наткнувшись в очередной раз на место диких безумств слаанешитов, он спросил:

— Чего они хотят этим добиться? Просто так жгут и рубят лес, убивают птиц и зверей, которых не едят, а потом казнят своих же товарищей и развешивают повсюду их изуродованные трупы в знак своей удали. Зачем им это? Я просто их не понимаю!

— И не поймешь, — мрачно сказал Сераф. — Радуйся! Если способен понимать, значит, и сам имеешь такие наклонности.

Они стояли и молча разглядывали мертвого Гедониста Слаанеша, подвешенного вниз головой. Ноги с козлиными копытами были прибиты к стволу дерева, живот вспорот, кровавый клубок кишок свисал на грудь и на страшную безжизненную морду.

— Все это на самом деле достаточно понятно, — с некоторой печалью сказал Дезриэль. — Слаанешиты — очень импульсивные существа и стремятся только к удовлетворению желаний и чувственных порывов. Если им хочется прервать путешествие и всласть покуражиться над природой или поистязать кого-нибудь из своих, они не задумываясь делают это.

Дезриэль повернулся к Ферендиру, с серьезным спокойствием — и в то же время и сочувствующе — заглянул ему в глаза, словно собирался сообщить ему какую-то сокровенную тайну, требующую повышенного внимания, и объяснил:

— Вот почему мы такие, какие есть. Именно для этого Теклис дал нам лестницу восхождения. Для этого всю свою долгую жизнь, с рождения и до смерти, мы упорно стараемся совладать с эмоциями и всплесками чувств. В прошлом мы творили такие же зверства и бесчинства, потому что были убеждены в собственном превосходстве и ни в чем себя не ограничивали.

— А на самом деле все наоборот! — вставил Сераф. — Превосходство как раз и состоит в умении держать себя в руках, повелевать собой. Если не владеешь собственными порывами — от самых простых до самых мощных — и не подчиняешь свои навыки и желания высоким целям, которые даруются извне, то это путь к падению и гибели! Все очень просто: подчиниться слабостям — значит погибнуть. Ты помнишь, что такое Окари Дара?

Ферендир кивнул и ответил:

— Конечно, помню, наставник.

О Падении Шпилей — или, на языке люминетов, Окари Дара — знали все, даже самые маленькие!

— Тогда ты должен понимать, — ледяным тоном продолжал Сераф, — что высокомерие, неуемные амбиции, стремление властвовать и обладать — чувственные желания — чуть не погубили тогда наш народ. Все самые высокие устремления, все наше величие и превосходство в один прекрасный день обратились в прах, потому что мы сами пошли на поводу у эмоций — они стали управлять нашими действиями и поступками, а не разум, целеустремленность и идея служения общему благу. Следуя за чувствами, ты можешь обрести силу и могущество, Ферендир, но по сути это природная, звериная стихия, которую необходимо усмирить и держать в узде. Помни: если люминеты забудут об этом, они обречены.

Ферендир не в первый раз выслушивал эту проповедь от Серафа и принимал заключенную в его словах мудрость. Однако молодому послушнику все равно было трудно представить, что альвы, пусть и в далеком прошлом, были способны вытворять нечто подобное тому, на что он насмотрелся в этот день. Конечно же, люминеты не могли иметь ничего общего с этими ужасными Гедонистами Слаанеша.

— Пошли, — сказал наконец Дезриэль. — До заката нам надо еще проделать долгий путь.

Ферендир не понимал, чем могла им помешать ночь. Ведь в царстве Хиш ночи как таковой не существовало. Вместо нее наступали сумерки: тьма не сгущалась, как в остальных Владениях, и в тусклом свете можно было спокойно ориентироваться. Впрочем, Ферендир не рискнул задавать новых вопросов.

Три альва снова двинулись в путь по хорошо заметным следам полчища Слаанеша, которые петляли по лесу и спускались по склону горы. Прошло несколько часов, и небеса над царством Хиш стали тускнеть, предвещая начало ночи. К этому времени путники добрались до холмистых предгорий, вдалеке переходивших в широкую равнину.

Следовать за врагом по-прежнему не составляло труда, потому что войско Слаанеша двигалось в сторону равнин — на запад и юго-запад — самой легкой дорогой.

Сераф настоял на том, чтобы срезать путь и значительно сократить расстояние до войска Слаанеша. Для этого они отправились по извилистой тропинке через крутые холмы. Идти по пересеченной местности стало сложнее, но малый отряд все равно таким образом выигрывал в скорости у большого и неуклюжего войска. Трое альвов шли по склонам холмов, перебирались через глубокие и мелкие овраги, продирались сквозь густые рощи и переходили вброд ручьи. К тому времени, когда в царстве Хиш наступила глубокая ночь, серо-сиреневые сумерки сгладили резкость теней и мир вокруг подернулся дымкой, Ферендир чувствовал себя так, словно они отмахали добрую сотню лиг!

Наконец Дезриэль приказал остановиться на ночлег.