– Не пойму я что-то, почему ты меня жалеешь? –

спросил Кэаве.

– Да разве ты ничего не знаешь? – удивился знакомый. –

Ведь твой дядюшка… такой почтенный был старик…

скончался, и твой двоюродный брат… такой красивый был малый… утонул в море.

Кэаве очень опечалился, заплакал, и запричитал, и совсем забыл про бутылку. Но у Лопаки другое было на уме, и, когда скорбь Кэаве поутихла, Лопака сказал:

– А я вот о чем думаю: у твоего дядюшки не было ли землицы на Гавайях, в районе Каю?

– Нет, – сказал Кэаве, – в Каю не было. Был участок на гористом берегу, малость южнее Хоокены.

– Теперь эта земля перейдет к тебе? – спросил Лопака.

– Да, ко мне, – молвил Кэаве и снова принялся оплакивать своих усопших родственников.

– Погоди, – сказал Лопака. – Перестань причитать на минуту, мне кое-что пришло в голову. А может, все это наделала бутылка? Потому, как видишь, уже и место готово для твоего дома.

– Ну, если так, – вскричал Кэаве, – хорошенькую же она мне сослужила службу! Кто ее просил убивать моих родственников? А ведь, может, ты и прав – дом-то представлялся мне точнехонько на том самом месте.

– Но дом же еще не построен, – сказал Лопака.

– Нет, да и не похоже, что будет когда-нибудь построен,

– сказал Кэаве. – Правда, у дядюшки было немного кофейных деревьев, айвы и бананов, но этого мне только-только хватит на прожитие. А остальной его участок –

это просто черная лава.

– Давай-ка сходим к стряпчему, – сказал Лопака. –

Все-таки эта мысль не дает мне покоя.

Ну, а когда они пришли к стряпчему, оказалось, что дядюшка Кэаве перед самой смертью вдруг страшно разбогател и оставил после себя целое состояние.

– Вот тебе и деньги на постройку дома! – воскликнул