Утреннее солнце окрашивало фасады домов в тёплые оттенки. Надо же, прямо как в песне поётся: «Утро красит нежным цветом»!
Будто монеткой по стеклу, скрежетнуло по сердцу: разбомблённый дом! Вон там ещё. Вокруг свежих руин суетились люди и грузовые машины. Развалины другого дома были уже почти убраны.
— Москву стараются быстро расчищать от завалов, — опять обернулся к нам Николай Иванович, — чтобы не так резало по сердцу. Понимаем? А как в Ленинграде? — спросил он с искренним интересом.
— Были налёты и ночью, и днём, но самолётов не много прорвалось: отбили, — сказала мать. — Так и не особенно заметно, где что напакостили.
Тут наш автомобиль, проехав по дуге, покатил по какой-то короткой, широкой улице резко под уклон, и перед нами открылась просторная площадь. Асфальт кое-где раскрашен разноцветными пятнами, посередине — снят, и в неглубокую яму установлены зенитные орудия. На них я и в Ленинграде насмотрелась. Ещё дальше, за зенитками, происходило что-то необыкновенное. Там виднелся огромный чёрный силуэт самолёта, и его опоясывала по широченному периметру исполинских размеров очередь. Люди продвигались достаточно быстро, и лишь у самого самолёта движение очереди замедлялось.
— Я и забыл! — качнул головой товарищ. — Владимир, помедленнее, пожалуйста! — Он снова вполоборота развернулся к нам. — Это «юнкерс», его сбили на подлёте к городу и вот привезли показать москвичам.
Мы уже медленно катили мимо очереди, и я вовсю вытягивала шею, чтобы разглядеть получше возвышавшийся над спинами и головами заинтересованных граждан вражеский самолёт. По моему лицу наверняка можно было легко прочитать, как я хочу выскочить из машины и присоединиться к организованным в громадную очередь зевакам. На мать я не оборачивалась, боясь оторваться хоть на секунду от зрелища за окном. Она, думаю, справилась со своим любопытством так, что его было и не заметить: она умеет.
— Сейчас времени нет: нужно скорее вас разместить, меня ждут дела, — тоном, не предполагавшим возражений, сообщил товарищ Бродов, будто отвечая на мою молчаливую гримасу. — Но позже вы обязательно сюда вернётесь, чтобы подойти к самолёту. Хорошо? Он простоит не меньше недели.
Тут из-за громоздкого серого здания показались башни Кремля, и наше внимание всецело переключилось на них. Я с замиранием сердца ждала: вот сейчас увижу рубиновые звёзды! Но ни на одной башне ни единой звезды так и не разглядела. Более того, башни были размалёваны какими-то тусклыми, разноцветными пятнами, на стенах — грубые изображения многоэтажных домов. Однако стоило немного привыкнуть, и очертания Кремля проступили отчётливо, и стало видно, какой он цельный и могучий. Крупное здание впереди по ходу движения я вначале приняла за два небольших особнячка.
— Маскировка, — коротко бросил Николай Иванович через плечо.
Позже, когда позади остались длинная улица с невероятной красоты затейливым дворцом, густо покрытым каменной резьбой, — больше я ничего толком не успела разглядеть, поскольку ехали быстро, — и просторная площадь, а наш автомобиль приняла в свои объятия новая улица, товарищ Бродов сказал, что мы на Арбате. Мне прежде не раз приводилось слышать это название, и я привыкла считать Арбат одной из главных улиц Москвы — соответственно, просторной и торжественной, наподобие Невского проспекта. Но улица оказалась неширокой, с небольшими разномастными домами и в целом уютной на вид. Автомобиль свернул налево, в переулки, ещё поворот-другой — и мы приехали.
— Николай Иванович, девочка вышла из дому. Подошла к прохожему, прохожий махнул рукой…
Куницын рапортовал торопливо, скороговоркой, но не захлёбывался, не сглатывал слова, как раньше. Молодцы девчонки: хорошо поработали. Главное дело, два сеанса — и всё, Куницына не узнать — другой человек: собранный, чёткий. Мысль об этом скользнула по краю сознания — согревающая, как солнечный луч, но совсем не главная сейчас. Бродов внимательно слушал рапорт и мысленно ещё сильнее торопил оперативника. То, что девочка спросила у случайного встречного дорогу до булочной, а тот показал, махнув рукой, и она зашла и скоро вышла с булочкой, осмотрительно придерживая оставшиеся карточки и деньги в кармане растянутой материной кофты, — эти подробности вообще не важны, но не Куницыну решать, что важно, а что нет.
— В настоящий момент движется по Гоголевскому бульвару в сторону Пречистенских… То есть Дворца Советов.
Вот это интуиция! Похоже, Аглая Марковна не преувеличила, когда пообещала Бродову прислать маленький бриллиантик. Перспективная девочка. Прослушка уже показала, что ребёнок, едва войдя в квартиру, ощутил там смертную тоску. Ещё бы! Не один и не двое обречённых побывали в этих тихих стенах. Девочка беспричинно плакала, и мать отправила её погулять, развеяться, заодно купить немного хлеба по продталонам, щедро выданным Бродовым. Не маленькая, не заблудится! Согласно докладу Куницына, теперь, на улице, девочка отвлеклась, заметно повеселела и медлила с возвращением в неприятную квартиру. И куда же она направилась? Сюда, к Пречистенским воротам — на площадь Дворца Советов!!! Сама идёт навстречу судьбе — разве нет?
— Ясно. Синенко в машине? Быстро снимай его с наблюдения, дуйте в квартиру и действуйте по плану! — выпалил Бродов.
— Есть!
— Чтоб уехали строго до её возвращения, понял?! И до моего.
Лишнее уточнение: Куницын не идиот же. Бродов поспешно положил трубку. Поморщился. Ему тоже не резон задерживаться. Но он должен хоть как-то переварить произошедшее! Пара минут оставалась в запасе.
Вообще-то он собирался выждать время и сделать это позже, но раз уж так сложились обстоятельства — только к лучшему! Он видел девочку достаточно, чтобы безо всяких экспертов быть уверенным: подойдёт.