— Народ собирается.
Команданте тоже остановился у окна. Лицо его отяжелело, резче и глубже обозначились морщины. Сейчас он выглядел намного старше своих лет.
С улицы в комнату донеслась маршевая песня и в ритм ей — чеканная поступь. В сторону площади маршировало подразделение революционной армии.
Светало быстро. Ударил солнечный луч. На стене комнаты вспыхнули золотые квадраты.
Издалека, едва отличимые — и то лишь для привычного уха, — донеслись хлопки пистолетных выстрелов, Затем — автоматная очередь.
17
Конрад с трудом протиснулся в щель ограды.
Это был двор склада или магазина, заставленный разбитыми ящиками, захламленный рваными бумажными мешками.
Ронка огляделся и, осторожно ступая, побрел в глубь двора, за бочки и тюки. Шел он медленно. Каждое движение отдавалось болью в левом плече. Он поддерживал правой рукой раненую руку — под локоть, ощущая только тяжесть, а не свое кровоточащее тело.
Ночью неизвестно где он потерял каскетку, порвал в клочья блузу и брюки. Без передышки, как зверь, заметающий следы, петлял он по Гаване. Выходил на явки и обостренно чувствовал что-то настороженное, враждебное за молчаливыми дверями и окнами тех домов, которые должны были укрыть его. Несколько раз чуть было не напоролся на патруль — вдавливался в стены, растворялся в тени. Ему чудилось: весь город взвел затворы своих карабинов и пистолетов... И одновременно слух и взгляд улавливали и фиксировали и шорохи моря, и свет в окнах ночных баров, и шепот влюбленных, и музыку... Гавана жила, и ей не было никакого дела до него — Конрада де ла Ронка!..
Перед рассветом он все-таки нарвался на засаду. Пришлось отстреливаться, бежать. Кажется, погоня отстала. Но он еще долго не позволял себе отдохнуть. Только сейчас, в углу двора, перевел дыхание. Опустился на кучу хлама. Привалился спиной к шероховатой стене. Небо над головой становилось жемчужным. Розовым светом загорались кромки облаков.
Хотелось пить. Губы пересохли, и язык распух. Наверное, поднимается температура. Он попробовал пошевелить левой рукой в плече. Резкая, перехватившая дыхание боль. Пуля задела кость?.. Тогда, в перестрелке, он даже не ощутил ранения — только потом, в проходных дворах, когда стал тяжелым и горячим рукав...
Что же делать дальше?.. Ночь укрывала. А теперь, на свету, первая же встреча с любым горожанином... Если только не уповать на чудо и на милость божью...
Тупая, как боль в плече, продиралась мысль. Конрад сознательно отгонял ее. Не давал ей завладеть мозгом. Но она проступала все четче: «Бланка... Бланка!..»
Что же делать дальше? Рыскать по городу, пока не схватят, не засунут в рот грязный кляп, поволокут, как мешок, а потом пристрелят под забором?.. Пристрелят, как он пристрелил Бланку. Женщину, которую любил... Бессмысленно. На площадь он все равно не проберется. Все бессмысленно. Все было бессмысленно с самого начала...
Бессмысленно? Ну нет!.. Только бы выбраться отсюда и вылечить руку. Только бы выбраться! Есть же в городе те, кто должен помочь ему!..
«Бланка...» Ну и что? У каждого свой крест...
Он словно бы прислушался к тому, что происходило в его душе. Он не испытывал ни жалости, ни страха. Снова — только ненависть. Да, он выполнит задание — пусть это будет стоить ему жизни!..
Ронка ощупал раненую руку. Ничего. Кровотечение остановлено. Подумаешь — плечо. Правая рука цела, голова ясна, и тренированное тело напружинено силой. Нет, еще не точка!
За оградой послышались шаги. Цокая подковками каблуков, приближался патруль. Голоса бойцов были возбуждены и самоуверены. Вот уже можно разобрать, что говорят. Звонкий, совсем молодой голос: