Управляющий начал показывать им свое хозяйство, повел на фермы, к легким навесам с загородками из жердей. Под навесами меланхолично пережевывали корм горбатые зебу и коровы.

— Здесь все для крестьян в новинку, — снова вступил в права гида Эрерро. — И дома, и фермы, и даже то, что коров можно доить два-три раза в день. Раньше здесь получали от коровы молока меньше, чем у вас от козы. Когда советские зоотехники организовали показательную вторую дойку, гуахиро приехали чуть ли не со всей округи.

Росарио легко перепрыгнул через загородку. Схватил за рога крепыша бычка и ловко, казалось, без усилия, повалил его на спину. Бычок беспомощно засучил в воздухе копытами.

«Ишь ты...» — посмотрел на бывшего пикадора Андрей Петрович.

Боцман Храпченко не удержался, перелез через ограду, подступил к другому бычку, вцепился в него, сопел-сопел, но побороть не смог:

— Ч-чертов сын!..

Подошли светловолосые парни. Они были в клетчатых рубахах, их носы на январском солнце обгорели до клочьев.

— А, морячки! Здорово! Есть ростовские? А харьковские?..

Так на фронте искали земляков...

Гурьбой вернулись в поселок.

— Красиво живут, — сказал комсорг Жора.

К стенам коттеджей были прикреплены таблички. Андрей Петрович поначалу не обратил внимания, но, приглядевшись, прочел надпись, повторявшуюся на каждом жилище: «Это и твой дом, Фидель!»

На стене одного из домов была вывешена фотография юноши. Траурная черная рамка. К стене прислонены охапки полевых цветов.

Управляющий стянул с головы широкополую шляпу и из бравого ковбоя превратился в курчавого юношу с погрустневшим лицом:

— Ольварес, мой друг. Недавно убили, когда сторожил плантацию. Гусанос переоделись в форму наших бойцов. Ольвареса убили, а тростник подожгли. Его мать сказала: «У меня есть еще четверо сыновей, и каждый из них готов отдать жизнь за свободу!».

Андрей Петрович подумал: мать этого Ольвареса похожа, наверное, на Пасионарию. «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса». Это еще тогда, в Мадриде... А потом, в Москве, Долорес Ибаррури, мужественно приняв удар — весть о гибели своего сына Хосе под Сталинградом, — показала, что достойна своих слов... Да, Испания — Сталинград — Куба — звенья одной цепи...

Он огляделся. Как все здесь мирно, будто дремлет под солнцем. Но и здесь еще гремят выстрелы. А в Гаване, может быть, в эти самые минуты Феликс и кто-то из его парней идут под пули Маэстро.