Потом Фиона переехала в его однокомнатную квартиру. Все вечера и выходные они проводили в кровати. Запретных тем у них практически не было; он угорал над ее шутками, и они болтали и смеялись чуть не до утра. В результате он регулярно опаздывал на работу, хотя ехать ему было пять минут.
Фиона свою работу терпеть не могла и потому опаздывала постоянно. Она часто жаловалась, что зря выучилась на маркетолога. На маркетинг ей было плевать – она хотела пойти на графический дизайн и стать «настоящим, серьезным» дизайнером, но родители отговорили, и она «поступила разумно». А в результате занималась жалким подобием того, о чем мечтала, и было ясно, что ее это гложет.
– Я бы тоже хотел, чтобы у меня были какие-то устремления и мечты, – сказал он ей однажды вечером, когда они, расположившись на диване, издевались над низкопробным телешоу и глушили еще более низкопробное вино. – Я тебе ужасно завидую, потому что ты знаешь, чего хочешь.
Фиона грустно усмехнулась.
– Ну не знаю… – протянула она. – По-моему, гораздо хуже знать, чего ты хочешь, но не иметь возможности это получить. Я вот завидую тебе. Твоей потрясающей способности жить без стремлений.
– И кем бы мне стать, когда я вырасту? – спросил он полушутя.
– Ты у меня и так замечательный! – ответила Фиона и наградила его долгим поцелуем.
Спустя несколько месяцев, застав ее в ванной в слезах, он предложил ей взять у него взаймы и пойти в магистратуру на графический дизайн:
– А то я все коплю и коплю, а что с ними делать – не знаю. Приятно будет потратить эти деньги на то, что много значит для того, кто много значит для меня.
Фиона на несколько минут потеряла дар речи. Впервые со дня их знакомства она молчала так долго.
– Я не знаю, когда смогу отдать долг, – произнесла она наконец.
– Тогда придется тебе тут со мной пока остаться, – улыбнулся он.
За бывшим печатным салоном он свернул на парковку, крутанув руль резче, чем хотел. До следующей встречи оставалось мало времени, а ему еще нужно купить Фионе подарок.
Глава тринадцатая
Эми
18 июля 1995
Ее прошиб липкий пот. Что-то мокрое и колючее впивалось в кожу и в глаза; постепенно до нее дошло, что это ее собственные волосы. Не так уж и страшно по сравнению со сломанной лодыжкой и разбитой головой, однако именно эта царапающая боль приводила ее в отчаяние.
Она лежала на земле, не в состоянии двинуться, не в состоянии сказать ничего, что могло бы ее спасти. Остывающий пот холодил поясницу, едва различимый аромат листвы врывался в сломанный нос удушающим парфюмом.
Она решила закричать – и попробовала, когда рядом снова послышался шум, но ничего не вышло; оставалось только умолять глазами. Надежды не было – он бы уже помог, если бы хотел. Хоть она и слышит его шаги, она тут одна.
Ее взгляд переместился вверх, на нависавшее над ее головой мрачное серо-голубое месиво. По небу ползли темные тучи, две руки в белых перчатках сверкнули в лучах солнца и медленно потянулись к ее шее. Она закрыла глаза, с облегчением ожидая конца.