Она обожала эти блинчики, а еще апельсиновые леденцы на палочке, которые продавались на кассе. В семь лет она не имела никакого понятия о калориях.

Валери удалилась, и они оба тихонько и как будто без причины вздохнули – будто оба подумали, как здорово было бы просто поесть блинчиков и выпить чаю. Просто отдохнуть с дороги в приятной обстановке.

– Боб, огромное спасибо, что пришли, – начала она. – Я не собираюсь вас терроризировать, честное слово. Мне вообще раньше не приходилось писать о преступлениях или чем-то подобном. В основном я пишу о здоровье. Так я и познакомилась с Эми.

В письме она уже описала, как случайно увидела Эми в больнице, однако сомневалась, что Боб ей поверил. Сколько бульварных газетенок предлагали ему тем летом изложить «свою версию» событий?

Боб прочистил горло.

– Вы можете пообещать, что не станете меня подставлять и не растрезвоните, где я живу? – в его голосе по-прежнему звучали резкие нотки, хотя сидел Боб уже не так напряженно.

– Даю слово.

Она попыталась представить, как он пережил полицейские допросы – скрученный горем по приемной дочери, возможно, с ужасом гадающий, оправится ли после этой трагедии его жена, обвиненный в преступлении, которого он не совершал.

Они с Мэттом всегда расходились во мнениях насчет принятых в полиции методов работы. Мэтт еще на заре карьеры перестал рассказывать ей о дежурствах, о страхе на лицах подозреваемых, о решениях, которые он принимал, и о сценах, свидетелем которых становился.

– Боб, у меня в телефоне есть диктофон. Я хочу включить его, потому что со стенографией у меня не очень хорошо. Вы не против?

– М-м-м… наверно, нет. Лучше уж запишите, чтоб потом не переврать, – со мной такое уже было.

Алекс сделала глубокий вдох и нажала на «Запись».