Спасённых разместили пока на нижней палубе. Мы с Пятернёй быстро освободили руки мужчин от стягивающих пут. Медицинский дройд Падме по имени Герхард, поскрипывая сочленениями, занялся ногой мохнатого существа.

– Вы ведь не имперцы, – обведя нас внимательным взглядом, сказала Ирис. Я отрицательно покачал головой:

– Нет, профессор, не имперцы. Мы вас выкрали.

– Сопротивление?

– Возможно, это Вас разочарует, но и не Сопротивление, – заулыбалась Натуа. – Мы как-то сами по себе, знаете ли. Хотя Империю не любим с детства.

– Раз сами по себе, зачем рисковали, спасая нас? – удивилась вторая женщина.

– Скоро узнаете, – сказал я и включил комлинк, вызывая Осоку: – Подруга, не желаешь спуститься к нам?

– В таком виде – точно нет, – отозвалась девушка. – Потерпите, сейчас уйдём за свет, умоюсь и приду. Не отключайся, ладно?

– Конечно.

– На самом деле, – произнёс один из мужчин, – Сопротивлению тоже незачем было бы нас вытаскивать. Никакие мы не мятежники, это в прессе так растрезвонили. Маленькому мерзавчику Тудхи приглянулось кресло Ашары, а нас с ней заодно взяли.

– Значит, мы спасли невинных, что тоже отлично, – Пятерня внимательно осмотрел повязку, наложенную на голень чужака дройдом, кивнул с таким видом, будто был, по меньшей мере, кандидатом медицинских наук. – Иди, братец, спасибо.

– Ваши семьи, думаю, будут рады, что вы живы и не на каторге, – сказал я. – Вот у Вас, профессор Тано, наверняка есть семья?

Вопрос был, конечно, провокационный, и я не обязательно ожидал результата. Однако же получилось. Ирис кивнула:

– Две дочери. Младшая учится в университете на другой планете. А старшая… – она вздохнула тяжело и печально.

– Что, тоже арестована? – спросил я, побуждая её развить тему.

– Вообще не знаю, где она сейчас. И жива ли. В четыре года её пришлось отдать Ордену Джедаев. Вы молоды, но, наверное, слышали, какие у них были правила: нельзя иметь семью, недопустимы любые привязанности… – Ирис говорила задумчиво, глядя куда-то вдаль. Ей, кажется, было не столь важно, слушают ли её, слишком больную тему я затронул своим вопросом. Я внимал молча, боясь спугнуть эту неожиданную откровенность. Пусть Осока услышит, что чувствует та, которая «родила её и отдала в Орден».

– Всё, что я могла, – продолжала Ирис, – узнавать какие-то обрывки через нашу соплеменницу в Совете. Потом уже, когда моя девочка стала героем, смотрела о ней в новостях Голонета. До сих пор не могу простить себе, что не повидалась тогда. Шакти мне наотрез отказала…

Тут Осока, всё-таки, не выдержала:

– Тётка Шакти всегда была фанатичкой, – в её голосе прорезалась нотка раздражения. – Ни разу не слыхала, чтобы она нарушила правила.

Сказано это было для меня, но профессор неожиданно ответила: