Тоска Доминика по любви всей его жизни с каждой неделей делалась все более глубокой. Он закрывал глаза и вспоминал, каким бархатистым был живот Одри во время беременности, когда она втирала в растяжки масло. Вспоминал, как менялся ее запах, становясь более насыщенным по мере того, как в ней росла другая жизнь. Недели перерастали в месяцы, и этот запах постепенно выветрился из квартиры.

За два месяца, прошедших после исчезновения Одри, Доминик так ни разу и не появился в строительной компании, где работал. Он написал своему начальнику Люку короткое письмо с заявлением об увольнении и игнорировал поток ответных сообщений с угрозами подать в суд за нарушение контракта. Сбережений Доминика хватало на то, чтобы жить, не работая, а потребность найти Одри переросла в одержимость.

Только спустя девять долгих месяцев после предполагаемой даты рождения их ребенка в почтовом ящике каким-то чудом возникло письмо, адресованное Одри, — от ее банка. Из-за административной ошибки и сбоя данных письмо отправили по старому адресу, написанному на конверте, но в правом верхнем углу самого письма был проставлен другой, новый адрес — где-то в Западном Лондоне.

Через час Доминик уже стоял у ее дверей, не зная, что сказать. Он решил просто вверить себя ее милосердию. Потом, увидев, как искренне он раскаивается, она обязательно впустит его в дом, покажет ему его сына, и они начнут заново строить свою жизнь как одна семья.

Он постучался, и, когда дверь приоткрылась и Одри выглянула в щель, Доминику показалось, что у него сейчас подломятся ноги. Он улыбнулся ей — но улыбка осталась без ответа.

— Non! — крикнула Одри в панике от его появления. — Éloigne-toi de moi[35].

Она захлопнула и заперла дверь прежде, чем он успел хотя бы ступить на порог.

— Одри, прошу тебя, я просто хочу поговорить.

— Убирайся, — отозвалась она. — Оставь нас в покое.

«Нас», — подумал Доминик. Все, что отделяло его от его сына, — это дверь и упрямство Одри.

— Я просто хочу объяснить. Там, во Франции, я не мог мыслить ясно. Мысль о том, чтобы потерять тебя из-за Батиста, была невыносима, поэтому я сделал то, что сделал. Ты должна меня простить.

— Я звоню в полицию, — крикнула Одри.

Доминик напрягся всем телом, услышав в квартире младенческий плач, — он был так мучительно близок к тому, чтобы увидеть своего сына. Бросился к окну квартиры и сквозь матовое стекло смог едва-едва различить луч света, пробивавшийся в дверной проем. Снова постучал в дверь, и, когда Одри не ответила, начал колотить по двери ладонями, потом кулаками. Он чувствовал, как закаленное стекло дрожит в раме. В крайнем случае он мог его разбить.

В конце концов входная дверь отворилась, и Доминик на какое-то время лишился слов, снова превратившись в тихого маленького мальчика, напуганного яростью матери.

— Как ты меня нашел? — спросила Одри.

— Все, что имеет значение, — я здесь, — ответил он. — То, что я сделал… я знаю, что это неправильно, но я сделал это ради нас.

— Не лги себе, — возразила Одри, окидывая взглядом улицу за его спиной. — Ты сделал это из-за поврежденной психики. Потому что в глубине души ты плохой, сломанный человек.

— Это не так, клянусь тебе. Я просто хочу увидеть нашего малыша. Я и так уже лишился очень многого. Это нечестно.

— Ты — ревнивый манипулятор, и я тебя даже близко к нему не подпущу.

— Я изменился, честное слово, — умолял Доминик. — Просто позволь мне доказать это.