Если бывшая невеста и сын Доминика мертвы, как он утверждает, то для нее это худший вариант. Это означает, что Доминику больше нечего терять, и он, скорее всего, собирается убить ее — а может быть, их всех. Но какую роль, по его мнению, она сыграла в смерти этих людей?

Наставники в полицейском колледже не готовили ее к такой ситуации: оказаться связанной в заложниках у серийного убийцы. Поэтому у нее не было образца, от которого можно было бы отталкиваться. Бекка знала, что для успешного исхода в случае с заложниками переговорщик должен попытаться предложить некое сочувствие и мало-помалу обрести хотя бы частичный контроль. Но что полагается делать, если переговорщик и заложник — один и тот же человек? Насколько она понимала, у всех людей в списке Доминика было одно общее: за исключением Думитру, остальные были убиты после жестоких пыток. Теперь она должна найти способ избежать той же участи. Доминик каким-то образом должен увидеть в ней женщину — мать и дочь, а не полицейского офицера, которая, по его мнению, позволила его невесте и ребенку сбежать от него, а потом погибнуть. Часы вели отсчет времени.

Бекка молча смотрела, как ее противник подошел к окну и выглянул в щель между шторами. Из переднего окна открывался отличный вид на улицу, до самого Т-образного перекрестка в конце. Очевидно, удостоверившись, что никаких сюрпризов не будет, Доминик снова начал расхаживать по гостиной, на этот раз беря в руки фотографии в рамках и украшения, чтобы внимательно рассмотреть их, а потом уронить обратно.

Проходя мимо Эвана Уильямса, он провел пальцами по волосам мальчика. Эван не отреагировал. Но Бекка заключила, что это крошечное проявление нежности, должно быть, выдавало ахиллесову пяту Доминика. Несмотря на то что он приволок ребенка сюда, где собирался совершить жестокое преступление, он заставил мальчика отвернуться, а до того завязал Мэйси глаза. Быть может, где-то в глубине своего темного сердца он питал привязанность к детям.

— Если он хочет пить, в холодильнике есть апельсиновый сок, — предложила Бекка. — Моя дочь его очень любит.

Доминик всмотрелся в нее, выискивая подвох, потом сходил на кухню и вернулся, неся сок в высоком пластиковом стакане. Протянул его Эвану, но мальчик не отреагировал, и Доминик, похоже, огорчился. Бекке было трудно совместить совершенные им жестокие убийства с этой грустью оттого, что ребенок его не принимает.

— Что случилось с вашей партнершей и малышом? — осторожно спросила Бекка. Поощрять его вспомнить то, что причиняло ему боль, было рискованно, но это может помочь обезоружить его. — Вы пытались исправить что-то до того, как… — Она не хотела произносить вслух слова «они умерли». Но, увидев, как на его лице возникает выражение недоверия, Бекка сразу поняла, что сделала ошибку. Доминик ринулся к ней.

— Ты даже не знаешь? Ты даже не помнишь? — прорычал он.

— Мне этого не говорили.

— А ты пыталась узнать?

— Нет. Одри сказала, что собирается вернуться во Францию.

— Когда ты прыснула мне в глаза перцовым баллончиком и сбила дубинкой, Одри и Этьен ехали прочь из Лондона. Они добрались до Северной Окружной, когда в их машину врезался фургон и толкнул на встречную полосу… — Голос Доминика прервался.

— Мне очень жаль, — тихо произнесла Бекка. На этот раз она успела собраться, когда увидела, как он заносит ногу, чтобы ударить ее. Услышала, как треснуло ребро, лишив ее возможности дышать.

— Мне не нужны твои извинения, — рявкнул Доминик.

— Пожалуйста, прекратите, ради детей, — услышала Бекка молящий голос Хелен — теперь, когда скотч оказался сорван с ее губ, этот голос звучал отчетливее.

Бекка беспомощно смотрела, как Доминик, ни на секунду не задумавшись, метнулся к Хелен и занес дубинку правой рукой. Затем вздрогнул, переложил оружие в другую руку и ударил женщину по затылку. Ее глаза закатились, веки резко сомкнулись. Доминик повернулся, чтобы взглянуть на испуганных детей. Эван по-прежнему смотрел в стену и всхлипывал, а Мэйси вслепую поползла к бабушке, наполовину скрывшись между диванными подушками и уткнувшись лицом в спину Хелен.

Бекка была в таком ужасе, что даже не сделала попытки сесть прямо. Она не могла помешать ему избивать ее мать и, самое главное, не могла помешать ему сделать то же самое с детьми.

— Пожалуйста, не трогайте их, — выговорила Бекка, хватая воздух ртом. — Я вас умоляю.

Доминик повернулся к ней лицом, и губы его растянулись в улыбке.

— И что ты сделаешь, если я не послушаюсь? — И преступник, и пленница знали ответ: абсолютно ничего. — Какая же ты жалкая, детектив, — сейчас, когда у тебя нет ни формы, ни поддержки напарника!